Я рисовал.
А потом увидел её. Прекрасная незнакомка по имени Беатрис стояла посреди водопада и прямо на краю! За несколько мгновений, переключившись на Дюваля, я снова пропустил её появление. Черт бы тебя побрал, Дюваль, со своим ночным ланчем!
Прекрасная Беатрис в одной ночной сорочке стояла по колена в воде. Я боялся, что поток вот-вот её собьет и она упадёт, разобьётся. Я должен был этому помешать. Я встал в рост и открыл рот, чтобы крикнуть, но… она или заметила меня, или уже была готова к этому… Она прыгнула!
Нет, не как самоубийца, она прыгнула, как настоящий прыгун. Но я был уверен, что она погибнет. Потеряв дар речи, я, кинув очки на бумагу, опрометью бросился её спасать.
Не разбирая дороги, я, как медведь, продрался к воде и, как был в одежде, плюхнулся в озеро. Сколько я ни нырял, сколько не звал Беатрис по имени, но так её и не обнаружил.
Дюваль бился в истерике на берегу: плавать он не умел.
Обессиленный, я выполз на берег и был подхвачен крепкими руками верного слуги. Дюваль ругал меня, вопрошая, что на меня нашло вдруг, но я его практически не слышал. Я взирал на ровную гладь озера, на водопад и не мог поверить, что кто-то – тем более хрупкая девушка, тем более Беатрис! – сподобился на такой прыжок. Но я не мог поверить и в фантазию, хотя мозг мой умолял принять видение за фантазию. Я спросил Дюваля, видел ли он, что кто-то прыгал с водопада, и он уставился на меня, как на умалишенного. Я сказал ему: забудь, и мы вернулись в бунгало.
Весь следующий день я был не свой. Всё ждал, что сейчас объявят об исчезновении Беатрис, но её родня праздно веселилась, прислуга не проявляла нервозности. Всё казалось нормально, вот только Беатрис не появилась. К вечеру я извёлся до такой степени, что к ночи, во что бы то ни стало, невзирая на протесты Дюваля и его угрозы рассказать родителям, я решился вновь идти к озеру. Дюваля я прихватил с собой, заявив, что сам всё расскажу родителям, как слуга чуть не уберёг хозяина. Дюваль всплеснул руками, выпучил глаза и объявил о несправедливости моих намерений. Но я был непреклонен.
И мы пошли.
На этот раз к берегу подошли много ближе. И стали ждать. Дюваль пытался спросить меня, чего мы ждём, но я приказал помолчать.
Слушая ночной остров и шум водопада, мы задремали… и, как в злой шутке, заново пропустили её появление. Я растолкал Дюваля и шепотом спросил, видит ли он то же, что вижу я. Тот с отвисшей челюстью кивнул и принялся креститься. Я удовлетворился, что не сошёл с ума, встал, выкрикнул её имя и предупредил, что прыгать опасно.
Она была далеко от меня, а зоркостью зрения я природой обделён, однако был уверен, что Беатрис смотрит мне в глаза, и я боялся их отвести. Ещё я боялся что-либо крикнуть снова, боялся спугнуть. Я чувствовал себя болваном в уродующих меня очках! Видела ли она на берегу ущербного урода, к коему нужно испытать жалость, или вполне нормального юношу, коим я мнил себя, – не знаю. Знаю одно: она махнула мне рукой, как старому знакомцу, вспорхнула мотыльком, и прыгнула.
Я сиганул в ту же секунду, уверенный, что успею перехватить, спасти, образумить. Но обманулся. Видимо, когда я плыл под водой (а плыть под водой в разы быстрее), она успела выбраться на берег и уйти, не компрометируя себя.
Кое-как выкарабкавшись из воды, я первым делом спросил Дюваля, в какую сторону ушла девушка. Тот лишь разводил руками и уверял, что не видел, чтобы девушка взбиралась на берег.
Поняв, что от Дюваля толку грош, в следующую ночь я решил идти один.
Я бил себя по лицу, чтобы не уснуть, но её появление все-таки пропустил опять. Тем не менее в этот раз в мои намерения не входило остаться с носом. Я разделся и принял самый решительный вид. Я не стал её звать: она меня и так видела, а словам не внимала. Я понятия не имел, что даст мне моя решимость, но, видя мою настойчивость, Беатрис вдруг позвала меня, взмахом руки пригласила к себе.
И я поднялся на водопад. Течение едва позволяло удержаться на ногах; я смотрел на Беатрис и удивлялся, почему ей так легко это даётся. Я чуть ли не по-пластунски подобрался к краю. Поток воды буквально сносил в пропасть.
Она протянула мне руку… и – о, чудо! – напор воды уже не беспокоил меня. И не совсем потому, что Беатрис взяла меня за руку (хотя для меня сие имело огромное значение), а потому, что я и вправду перестал его чувствовать…
В безумно долгом прыжке я понял, почему мне сказали, что дочь четы Морис звали Беатрис. Теперь я осознал, почему звали, а не зовут. Кто-то может сказать, что-де хорошая мысля приходит опосля, но, знаете ли, меня это не волновало. Меня вообще ничто не волновало! Я не боялся даже. Ведь я был влюблен! А любовь, как известно, выше смерти.
Валентина Шунтикова