Вера. Детективная история, случившаяся в монастыре

22
18
20
22
24
26
28
30

– Чтобы не вывести нас на уникальные свойства этого яда. Ведь почти все считали, что Фаина покончила жизнь самоубийством, Никитишну прибили лопатой неизвестные злоумышленники, а старец просто скончался от инфаркта. И если бы не бдительность Кошкина, эта версия вполне могла бы поначалу пройти. По крайней мере, Лариса на это надеялась.

Теперь уже известно, что Ферзева регулярно воровала пожертвования на монастырь, которые несли отцу Трифону. В ее комнатке нашли полный чемодан денег. Вчера пришло подтверждение из области: брат Ларисы осужден за сбыт наркотиков, и она не придумала ничего лучше, как решить проблему с помощью взяток.

Но об этом случайно узнала Фаина, услышав телефонный разговор Ларисы с братом. Она стала стыдить Ларису, как и в случае с Авделаей, в разговоре один на один. Лариса сделала вид, что во всем признается и деньги вернет, а сама нанесла яд на карамельки, которые постоянно сосала Фаина за рулем. А чтобы случайно не пострадали дети, она накануне подарила Авделае новую коробку шоколадных конфет из пожертвований, зная, что та утром обязательно угостит ими детишек. Фаинины леденцы уже всем давно поднадоели, а тут настоящие конфеты!

Фаина, убежденная, что Лариса раскаялась, никому не говорит о бывшем с ней разговоре, садится в автобус и по привычке берет свои карамельки… Когда она поняла, что умирает, то попыталась снизить скорость и повернулась к детям, чтобы как-то предупредить их. Хотя речь у нее уже пропала, дети все поняли прекрасно и выскочили из автобуса.

Лариса торжествует – о ее тайне опять никто не знает. И вдруг как гром среди ясного неба: приезжаю я. Да еще и полуофициально. Хожу, выспрашиваю. У Ларисы начинается паника. Она понимает, что версия с самоубийством на фоне болезни не прошла, иначе бы следователь не приехал.

Опять же у Ларисы прогрессирует затяжная психическая болезнь, мания. Она была убеждена, что старец Трифон ценит ее не просто как усердную помощницу, но и, простите, как женщину. О чем тот, конечно, не помышлял ни сном ни духом. Лариса теряет чувство реальности, хотя внешне это незаметно. Лишь Никитишна, которая общалась с ней чаще других, догадалась, что Ферзева ведет себя неадекватно, да потом еще и обнаружила пропажу яда. Чтобы избежать шантажа и огласки, Лариса носила ей деньги, сразу задумав при удобном случае убрать ненужную свидетельницу.

На что надеялась Лариса, подкладывая мне письмо с угрозой и пытаясь запугать у стены? Ведь все выглядело настолько нелепо и мелодраматично! Но этому есть простое объяснение: поняв, что версия о самоубийстве развалилась, она попросту решила направить меня по ложному следу.

Конечно, в виновность публично ненавидящей Фаину Авделаи поверить было невозможно. При всей буре эмоций у самовлюбленной старушки просто не хватило бы ни сил, ни фантазии лазить ночью по стенам и писать письмо с угрозами. А вот Лариса, как бывшая учительница физкультуры, до сих пор поддерживающая себя в тонусе, проделала это довольно легко. Поэтому она постаралась навести подозрение на Викторию, которая теоретически вполне могла и записку подложить, и в саду ночью быть, когда Лариса обвалила стену.

К счастью для Вики, Лариса не знала, что та действительно была в ту ночь неподалеку и слышала грохот. Она окружной тропинкой возвращалась со свидания от старой часовни. Ведь у нее была тайна – связь с деревенским парнем, захватывающая, будоражащая кровь. Об этих отношениях прознала Никитишна, шантажируя Вику и распуская для отвода глаз нелепые слухи про бесов в проклятой часовне и душу «повесившегося монаха». Знала о Викиной тайне и Фаина, пытавшаяся тихонько образумить послушницу.

На первый взгляд – отличный мотив для того, чтобы заставить Фаину замолчать. Но вот загвоздка. Доступа к сейфу Никитишны она не имела, хотя Кошкин и намекнул, что именно Виктория делала необходимые уколы в поселке до того, как он приехал сюда, и в дни вынужденных его «отпусков»-запоев. К тому же Фаина беседовала с «виновными» исключительно без свидетелей, как ей казалось, конечно. Вика могла быть уверена, что дальше них этот разговор не пойдет и переживать нечего.

А Лариса этого в расчет не приняла и стала тщательно выставлять Вику убийцей: письмо мне, отравленные фрукты, фотография со следами якобы колдовства – все ее рук дело. Спасибо матушке Ермии, вовремя вернувшей меня из мира фантазий на землю. Лариса же подбросила Вике справочник с информацией о редких ядах, тоже пытаясь навести на нее подозрение. Но окончательно невиновность Вики подтвердилась, когда я нашла среди кирпичей обвалившейся стены клочок синей ткани от ее халата.

– Почему? Ведь это прямая улика!

– Да вспомните, Сергей Семенович! Накануне шел дождь, а ткань была совершенно сухой!

И это слишком крупный клочок, невозможно не почувствовать, как он отрывается от халата. Причем Вика совершенно не переживала, обнаружив его отсутствие только после моих слов, не подобрала его за два дня. Если бы она действительно была виновата, то поняла бы, что это улика против нее. Было ясно, что эта инсценировка устроена специально для меня и это дело рук настоящего убийцы. Кстати, насчет улик, Сергей Семенович! Я ведь и вас серьезно стала подозревать, когда вы в доме Козодоевой подложили книжку о ядах ей на полку, пройдя в гостиную раньше меня.

– А как вы… Да, сглупил я, простите…

– Несомненно. Глупый поступок, и выглядело все очень нехорошо, хотя объяснение этому самое простое. Проводив потрясенную смертью Никитишны Вику в монастырь, вы обнаружили среди ее вещей этот самый зеленый справочник о ядах. Думаю, в подсобке, где она хранила халаты и садовый инвентарь. Связав все факты воедино, вы тоже заподозрили Викторию, но не могли до конца поверить в ее виновность и спрятали книгу к себе в сумку. О моем расследовании вы с самого начала были невысокого мнения, решив, что до истины надо будет докопаться потом самому, когда нерасторопная городская гостья уедет. Правда? А пока надо было обезопасить Викторию, особенно после того, как я рассказала о покушении на меня. Вот вы и решили отвести от нее подозрение, благо что Никитишне терять уже было нечего.

– Да, но как вы догадались, Вера Георгиевна?

– Вы в тот день волновались, Сергей Семеныч. Больше, чем можно было ожидать. И инстинктивно прижимали к себе рабочую сумку. Было ясно, что там находится что-то важное для вас. И было ясно, что мне вы рассказывать об этом не хотите. Когда вы открывали замок у Никитишны, то, проходя через гостиную, быстро положили книгу на полку – на это не требовалось много времени. Вот только не учли, что у погибшей старушки был абсолютный порядок, и новая книга сразу бросится в глаза. А когда комментировали фотографии из ее семейного альбома, то говорили спокойно, как и прежде. Как будто только что решили беспокоившую вас проблему.

– Простите, сам себя перехитрил!

– Да ничего страшного. Как тут говорят, «Бог простит!». Мне вы не помешали ничуть, даже помогли. Хотя выглядели ой как подозрительно! Впрочем, не только вы. Вот, кстати, и сестра Ермия попала под подозрение, когда пришла в коридор гостиничного флигеля по совершенно надуманному предлогу. Лишь потом, сложив два плюс два, я поняла, что матушка благочинная не преступница.