Этот слизняк был голый, без роговой оболочки, какая встречалась теперь почти у всех, голый и отвратительный.
Старик пожал плечами:
– Твое дело. Но он тебе ничего не сможет сделать.
– Почему?
– Другая химия. Этот слизняк не выживет на носителе, который дышит кислородом.
И он полез дальше через маленькое тело, не оставив мне ни малейшего шанса прицелиться и выстрелить, хотя у меня руки так и чесались. Мэри, у которой пистолет никогда не дремал в кобуре, вопреки обыкновению, не выхватила оружие. Она вдруг прижалась ко мне и неровно задышала, словно давилась слезами. Старик остановился и терпеливо спросил:
– Ты идешь, Мэри?
Она судорожно вздохнула и сказала сдавленным голосом:
– Пойдем назад! Я не могу здесь!
– Мэри права, – сказал я. – Это работа не для троих агентов, а для целой научной группы со специальным оборудованием.
Старик не обратил на меня никакого внимания.
– Мэри, это нужно сделать, ты же знаешь. Кроме тебя, некому.
– Да почему же именно она? – разозлился я.
Он снова пропустил мои слова мимо ушей.
– Мэри?
Каким-то образом ей удалось с собой справиться. Дыхание стало ровным, лицо разгладилось, и она с невозмутимостью королевы, всходящей на эшафот, поползла дальше, прямо через тело маленького «эльфа» и завладевшего им слизняка. Я двинулся следом, стараясь не задеть тело, хотя пистолет в руке здорово мешал.
В конце концов мы добрались до большого помещения, которое, по всей вероятности, служило командным отсеком, – мертвых «эльфов» там было больше, чем в других местах корабля, хотя я не увидел ничего (на мой взгляд) похожего на приборы или машины. Вогнутые стены светились ярче, чем в туннеле, а пол был покрыт какими-то наростами – на мой взгляд, столь же бессмысленными и бессистемными, как извилины в коре головного мозга. Меня снова тревожно уколола мысль (совершенно неверная, как я позднее убедился), что сам корабль – это большой живой организм.
Старик не уделил камере ни малейшего внимания, он тут же пополз в следующий багрово пылающий туннель. Мы ползли по его изгибам, пока туннель не расширился футов до десяти, – даже встать уже можно было. Но это не самое главное: стены стали прозрачными.
За прозрачными панелями по обеим сторонам плавали, вертелись, извивались в какой-то жидкости тысячи и тысячи слизняков. Каждый контейнер освещался изнутри рассеянным светом, и я мог видеть в их глубине сплошную трепещущую массу – и мне хотелось кричать!
Пистолет все еще был у меня в руке, и Старик прикрыл дуло ладонью.