– Но… Кстати, почему надо обязательно очутиться возле лаборатории? Почему не где-то в открытом космосе, на том месте, где когда-то стояла лаборатория?.. Я имею в виду – где она была… или, точнее…
– Да ничего ты не имеешь в виду. Ты окажешься на Земле и на том же самом месте по широте и долготе. За математику не беспокойся, просто помни, что произошло с морской свинкой. Но если окажешься в прошлом, до того как выстроили лабораторию, можешь очутиться в дереве. Четвертое – как ты сможешь добраться до настоящего, если ляжешь в «холодный сон», даже при условии, что все сойдет нормально?
– Однажды я прошел через это, пройду и во второй раз.
– Понятно. Но чем ты будешь расплачиваться?
Я открыл было рот, чтобы ответить, да так и остался сидеть. Чак поверг меня в полное замешательство. Когда-то у меня водились деньги, теперь их больше нет. Даже то, что я скопил (а этого едва ли хватило бы!), нельзя было взять с собой. Черт, если б даже я ограбил банк (искусство, совершенно мне незнакомое) и взял целый миллион – в 1970 году я не смог бы его потратить. Просто-напросто загремел бы в тюрьму за попытку сбыта подозрительных денег. У них даже форма изменилась, не говоря уж о серийных номерах, датах, цвете и дизайне.
– Может, я там скоплю кое-что.
– Молодчина. А пока накопишь, ты, скорее всего, снова окажешься здесь и сейчас без особых усилий… только без зубов и волос.
– Ладно, ладно. Давай-ка вернемся к твоему последнему пункту. Скажи, слышал ли ты когда-нибудь о взрыве на том месте, где стояла лаборатория?
– Да нет вроде.
– Значит, я не вмажусь в дерево, потому что уже не вмазался. Дошло?
– Это до тебя еще не дошло. Старый парадокс, меня на нем не купишь. Я думал о теории времени, и, пожалуй, побольше твоего. Ты начал не с того конца. Никакого взрыва не было и ты не вмажешься в дерево, потому что ты никогда не совершишь этот прыжок. До тебя дошло?
– Но предположим, я его совершил?
– Исключено. Потому что есть еще и пункт пять. Против него тебе крыть нечем, так что вникай. Тебе не удастся совершить такой прыжок, потому что все, о чем мы говорим, засекречено, тебе просто не позволят. Так что давай забудем об этом, Дэнни. Мы провели вечер за умной и содержательной беседой, а утром… утром за мной придут из ФБР. Давай-ка выпьем еще по одной, а в понедельник – если не сяду в тюрьму – я позвоню главному инженеру «Аладдина» и выясню, как зовут того, другого Д. Б. Дэвиса, кто он сейчас или кем был раньше. Может, он до сих пор там работает, а если так, мы с ним поужинаем и поговорим о наших делах. А еще я хочу познакомить тебя со Шпрингером, генеральным директором «Аладдина», он отличный парень. И забудь ты про эту чушь с путешествиями во времени: они никогда не доведут их до ума. Лучше б я тебе ничего не говорил… а если ты на меня сошлешься, я сделаю квадратные глаза и скажу, что ты врешь. Мой допуск может мне когда-нибудь пригодиться.
Мы выпили еще по кружке. Дома, приняв душ и избавившись от излишков пива в организме, я пришел к выводу, что Чак прав. От путешествия во времени мне будет такая же польза, как от гильотины при лечении головной боли. А главное, Чак выяснит все, что мне нужно, у мистера Шпрингера между салатом и закусками – без суеты, без затрат и без риска. И к тому же мне нравится год, в котором я живу.
Забравшись в кровать, я протянул руку и взял со столика скопившиеся за неделю газеты. Теперь, когда я стал солидным гражданином, каждое утро пневмопочта доставляла мне «Таймс». Я редко брался за газету: когда моя голова занята решением инженерных проблем (а это было практически постоянно), вся эта чепуха меня либо раздражает, либо нагоняет скуку, либо, что еще хуже, настолько интересна, что отвлекает мой мозг от настоящего дела.
И все-таки я никогда не выбрасывал газету, не просмотрев прежде заголовки и не заглянув в колонку демографической статистики. В ней меня интересовали не рождения, смерти или свадьбы, а только «возвращения» людей из «холодного сна». У меня было предчувствие, что однажды я встречу чье-нибудь знакомое имя. Я бы зашел к нему, поприветствовал, поинтересовался, не нужна ли моя помощь. Конечно, это было почти невероятно, но я продолжал читать колонку, и делал это с удовольствием.
Наверно, подсознательно я считал всех остальных «спящих» своими родственниками. Так мы считаем приятелями всех, с кем служили в одной роте, – приятелями в том смысле, что, встретившись, можно вместе пропустить стаканчик.
В газетах я не нашел ничего достойного внимания, если не считать извещения о пропавшем по пути на Марс космическом корабле; это сообщение вряд ли можно было назвать новостями – скорее печальным фактом их отсутствия. Не обнаружил я и старых друзей среди недавно пробудившихся «спящих». Я откинулся на подушку и подождал, пока потухнет свет.
Часа в три ночи меня словно подкинуло в постели – я сел, и свет начал загораться. Я ошалело мигал, еще не придя в себя ото сна. Мне приснился страшный сон, почти кошмар: будто, просматривая газеты, я пропустил имя маленькой Рикки.
Я знал, что такого быть не могло, и все-таки с облегчением увидел стопку газет за неделю на столике у кровати. Я вполне мог скомкать их и выбросить в мусоропровод, как делал частенько. Я перетащил их на кровать и принялся перечитывать демографические колонки. На этот раз я читал все подряд – «рождения», «смерти», «свадьбы», «разводы», «усыновления» и «смена фамилии», «исходы» и «возвращения». Мне пришло в голову, что, пока я просматривал единственный интересовавший меня раздел, мой взгляд бессознательно отметил имя Рикки в другой колонке, случайно попавшей в поле зрения. Возможно, Рикки вышла замуж, завела ребенка или что-то еще.