Мы привыкли думать, что слово «коммуникации» означает «телевизионные каналы», и ничего иного. Но на самом деле «коммуникация» означает любое движение информации, включая дорогую тетушку Мэми, которая направляется в Калифорнию с ворохом сплетен за пазухой. Слизняки захватили каналы вещания, и обращение президента не прошло, как мы предполагали, однако новости так просто не остановить, такими мерами можно лишь замедлить их распространение. За советским железным занавесом тетя Соня далеко не ездит, это неполезно. Следовательно, если слизняки планировали удержать власть в занятых регионах, захват средств связи – это лишь первый шаг.
Очевидно, они не столь многочисленны, чтобы перехватывать весь транспорт, но тогда что они предпримут? Я пришел лишь к совершенно бесполезному выводу, что они наверняка что-нибудь придумали и, поскольку по определению я тоже часть «коммуникаций», мне лучше быть готовым ко всему, если я хочу сохранить свою шкуру.
Тем временем Миссисипи и красная зона приближались с каждой минутой. Что же произойдет, когда идентификатор моей машины примет станция слежения, захваченная паразитами? Я попытался поставить себя на место титанцев, но, хотя и побывал рабом одного из них, это оказалось невозможным. Сама идея думать как титанец вызывала у меня отвращение.
Ну хорошо, сказал я себе, тогда что сделает комиссар госбезопасности, если самолет недружественной державы пересечет железный занавес? Разумеется, собьет его. Нет, не так. Скорее всего, в воздухе угроза для меня даже меньше. Главное – не дать им узнать, где я приземлился. Это же элементарно, нет?
«Элементарно» – если забыть, что имеешь дело с сетью транспортного контроля, о которой с гордостью говорили: «Малая птица не упадет».[18] Ее создатели хвастались, что на всей территории Соединенных Штатов даже бабочка не сможет совершить вынужденную посадку, не приведя в действие поисково-спасательную систему. Это, конечно, преувеличение, но ведь и я не бабочка.
И я решил сесть вблизи зараженной зоны и проникнуть в нее по земле. Пешком я сумел бы пересечь, наверно, любой периметр безопасности – механический, электронный, патрулируемый или комбинированный. Но на машине, которая каждые семь минут оставляет позади один градус долготы, невозможно петлять и скрываться. И она не может состроить глупую невинную физиономию и изобразить заблудившуюся овечку. Однако, если я отправлюсь пешком, Старик получит доклад, дай бог, к концу сентября, а он нужен ему к полуночи.
Как-то, разоткровенничавшись, Старик сказал, что он никогда не дает агентам подробных инструкций. Человеку, мол, нужно дать задание, а там пусть сам барахтается, либо справится, либо нет. Я тогда предположил, что с его методами он расходует слишком много агентов.
– Пожалуй, – признал он. – Но другие методы еще хуже. Я верю в людей и отбираю тех, кто умеет выживать.
– По какому, интересно, принципу, – спросил я, – ты их отбираешь?
Губы его изогнулись в зловещей ухмылке.
– Это те агенты, что возвращаются с заданий. Так я их и нахожу.
И теперь я должен был принять решение в ближайшие несколько минут. «Элихью, – сказал я себе, – сейчас мы узнаем, к какой категории ты относишься… И чтоб ему пусто было!»
Я установил курс, который вел меня к Сент-Луису, огибал его по широкой дуге и уводил к Канзас-Сити. Но Сент-Луис находился в красной зоне. Оперативная карта показывала, что Чикаго все еще остается в зеленой. Насколько я помнил, янтарная полоса зигзагами уходила на запад чуть выше Ганнибала в штате Миссури, а мне очень хотелось пересечь Миссисипи где-нибудь в зеленой зоне. Над рекой шириной в милю машина будет сиять на радаре, как осветительная ракета над пустыней.
Я запросил у наземной службы разрешение на спуск до уровня местного движения, но не стал дожидаться ответа, а рванул вниз, перешел на ручное управление, снизил скорость и полетел на север.
На Спингфилдской кольцевой я снова повернул на запад, оставаясь на прежней высоте. Когда показалась река, я выключил ответчик и медленно пересек ее над самой водой. Разумеется, вы не сможете отключить сигнал распознавания в воздухе, если у вас установлен стандартный комплект оборудования, – но у нас в Отделе машины нестандартные. Старик не гнушался гангстерских трюков.
Я рассчитывал, что люди на местной радарной станции если и засекут сигнал, то примут меня за лодку. Я не знал точно, в какой из зон, зеленой или красной, находится станция контроля на том берегу. Кажется, она была в зеленой зоне.
Я уже собрался снова включить ответчик, решив, что так будет безопаснее (или хотя бы менее заметно) влиться в транспортный поток, но тут увидел впереди небольшой разрыв береговой линии. Никакого притока на карте не было, и я решил, что это либо залив, либо новое русло, пробитое весенним половодьем и еще не отмеченное на картах. Опустив машину к самой воде, я направился туда. Протока была узкой и извилистой, а сверху ее почти полностью перекрывали склонившиеся деревья, так что возможности взлететь у меня было не больше, чем у пчелы, залетевшей в тромбон, зато радарная «тень» здесь была идеальная, и я легко мог в ней затеряться.
Через несколько минут я так хорошо затерялся, что меня не нашел бы никакой оператор станции слежения, да я и сам полностью заблудился. Карта мне нисколько не помогала. Протока змеилась, виляла, поворачивала обратно, так что все мое внимание было поглощено ручным управлением и мне было не до навигации. Удерживая машину от падения в воду, я проклял все на свете и сто раз пожалел, что у меня не трифибия, которую можно посадить на воду.
В деревьях на правом берегу вдруг появился просвет, а за ним полоска ровной земли. Я рванул туда и снизился, так резко затормозив, что меня чуть не разрезало пополам ремнем безопасности. Но зато я стоял на грунте, и мне больше не нужно было изображать зубатку в грязном потоке.
Что делать дальше? Вокруг не было ни души. Я решил, что нахожусь на задах какой-нибудь фермы. Несомненно, где-то рядом проходило шоссе. Я должен был найти его и двигаться дальше по земле.