– М-мм… да, но уже много лет назад. Сейчас это ничего не значит.
– Так вот, этот мерзавец меня действительно погубил. Я был самой погибшей из всех женщин: ведь я и женщиной-то быть перестал… а мужчиной быть не умел.
– Наверно, действительно нужна привычка.
– Ты и представить не можешь. Я не говорю о привычке к новой одежде или о том, чтобы отвыкнуть заходить в женский туалет; всему этому я научился еще в больнице. А вот как
Я ненавидел его и за то, что из-за него я не попал в Корпус… но
Так вот, я изменил имя и переехал в Нью-Йорк. Сначала работал младшим поваром – жарил картошку; потом купил пишущую машинку и попробовал зарабатывать машинописью и стенографией – один смех! За четыре месяца я перепечатал четыре письма и одну рукопись. Рукопись предназначалась для «Жизни, как она есть». Чистой воды перевод бумаги – но ведь напечатали же ее! Это и навело меня на мысль; я купил целую пачку журналов, где публикуются все эти «исповеди», и проштудировал ее. – Он скривился. – Ну вот, теперь тебе ясно, откуда у меня подлинно женский взгляд на жизнь матери-одиночки… хотя единственный вариант истории, который я не написал, – это подлинный. Так как, бутылка моя?
Я подвинул бутылку к нему. Его рассказ выбил из колеи и меня, но работа есть работа.
– Сынок, – промолвил я, – ты все еще хочешь встретить того типа?
Его глаза загорелись хищным огнем.
– Тихо-тихо, – придержал я его. – Ты ведь его не убьешь, а?
Он нехорошо усмехнулся:
– Проверь.
– Главное – спокойно. Видишь ли, я знаю об этой истории больше, чем ты думаешь. Я могу тебе помочь. Я знаю, где его искать.
Он дернулся через стойку.
–
– Сначала отпусти мою рубашку, – мягко сказал я, – не то ненароком вылетишь на улицу, а полицейским скажем, что это просто обморок. – Я показал ему дубинку.
Он отпустил меня.
– Извини. Но все-таки где он? – Он пристально взглянул на меня. – И откуда тебе столько известно?
– Всему свое время. Существуют записи – в архивах больницы, приюта, и все такое. Матрону в вашем приюте звали миссис Феверидж – так? Когда ты был девочкой, тебя звали Джейн – так? И ты мне ничего этого не говорил – так?
Это его озадачило и слегка напугало.