Злые ветры Запада

22
18
20
22
24
26
28
30

– Марк Ковальски.

Кардинал коснулся его плеча тростью с тяжелым набалдашником-кристаллом. Ладонь оказалась затянутой в черную кожу перчатки. Алый рукав сполз, показался металл серебряного наручного щитка, прятавшегося под ним.

– Марк Ковальски, – повторил он, – ты из не самой лучшей семьи. Твой дед Ян, построивший церковь для прихода святого Джейкоба, всегда боялся пламени преисподней за грехи свои. Хочешь ли ты искупить его и твои грехи, равно как и всей шайки насильников, бандитов и убийц, называвшей себя твоими родственниками? И защитить стадо Господне, как пес пастыря защищает овнов его от волков?

Марк вздохнул. Он вновь замерз, и зубы выбивали дробь, напоминавшую «Янки-дудль». Хотел ли он жить? Да. Хотел ли он соглашаться? Нет. Но жить ему хотелось намного больше. Марк кивнул.

– Ты хочешь спросить о чем-то? – Кардинал наклонил голову набок смешным птичьим движением. – Спрашивай. Я отвечу на три твоих любых вопроса.

– Кто такие волки? – зубы стучали. – Койоты, понятно. А волки?

Мордекай усмехнулся. Куда больше, думалось Марку, но ведь каждая ухмылка отличается от предыдущей. Вот эта как бы говорила: молодец, малыш, не трусь.

– Суть то же, что и койоты. Порождение злой части мира Господня. Еще?

– Кто такие Младшие братья?

Кардинал прищурился.

– Слуги Господа, посланные нам на помощь и сотворенные гениями еще до Бойни.

– Они мертвые?

– Они не живые в твоем понимании, Марк Ковальски. Но ты все узнаешь в свое время. Это был третий вопрос. Но я разрешаю тебе еще один.

– Мне будет больно?

Ответила женщина, прячущая бич в складках одежды.

– Тебе будет очень больно.

И не обманула.

Марк плохо помнил дальнейшее. Повзрослев, пытался вернуться по реке памяти, используя все умения, данные учителями. Выходило плохо. Тот день из его памяти выжгло пламенем вездесущей боли.

Блестящая сталь и плитки операционной. Медики, молча работавшие с его телом. Почему-то не действовало обезболивающее, или действовало, но слабо. Или просто боль оказалась сильнее. Ремни, притягивающие его к холодному столу, еле выдержали первый рывок. Потом подействовало успокоительное, расслабив мышцы и сделав его кричащим и грызущим ткань повязки обездвиженным деревом.

Что-то разрезало его плоть, кромсало, растекаясь огнем. Огонь сверху, холод снизу. Боль повсюду. Острые и колкие корешки пускались в нем в пляс, проникая все глубже. Когда они добрались до сердца, Марк выл, как тот самый неведомый волк. Волк… Он видел его как наяву. Огромного койота, почему-то серебристого, с красной от крови вытянутой мордой.