— Знаю, Велла. Все знаю, — согласился Дубыня. — Знаю, что и я, и вы смертны. Видел в давнюю пору, что с вами саратаны творили. Сколько смерти они вам принесли! Думал, изведут чудища русалок. Да вот не вышло! Жив русалочий род! И меня изничтожить можно. Сгорит мой лес, и я вместе с лесными жителям в огне погибну. Вырубят его — и я под топором умру. Вот так-то. Может, и будет это когда, не знаю… Наверно будет…
От таких речей Белане стало тоскливо.
— Да хватит вам о грустном! Хватит! — поморщилась она. — Заладили, смерть, смерть! Живем, жизни радуемся?! Вот и довольствуйтесь! А что не станет нас, — так это когда еще будет! Ты лучше скажи, что за корень это такой золотой? Как он растет? Как выглядит? Он из золота? А ягода у него какая? Он вообще откуда? А..
Под градом вопросов нареченной невесты леший растерялся. Даже не дослушал, о чем еще спрашивала Белана. В ушах засвербело. Взяв с пня один из кувшинов, и с усилием вытащив тугую пробку, он набулькал в свою чарку густого темного вина. Потом, опамятовавшись, налил и русалкам. Те, улыбаясь, смотрели на лесного хозяина. Едкие взгляды говорили: «То ли еще будет, Дубыня. Дай срок, и заговорит она тебя вусмерть. Мы-то знаем…»
— В самом деле, хватит… — проперхался леший и залпом опорожнил чарку. Подумав, налил еще. «Ну и ладно, что она такая говорливая, — мелькнула мысль, — зато будет кому разные истории рассказывать…» Увидя, что Белана замолчала и выжидательно смотрит на него, Дубыня начал обстоятельный рассказ.
— До меня в этих лесах другой леший был. Я его не знал. Да и откуда? Тогда, мальчонкой, я еще в лесу не заблудился, не погиб, — лешим не стал. И вот леший, что до меня этим лесом правил, исчез в одночасье. А лесу без хозяина тяжело, в нем всякое непотребство сразу же начинается. Война, звери бьют друг друга без меры и счета. Дерева сохнут и гибнут. Иное место, что в низине, сыростью прирастает и болотом оборачивается. Гибнет лес без хозяина. И вот, ощутил я себя лешим. Сразу же все знаю, все умею. Язык зверей и птиц понимаю. Знаю, о чем деревья шепчутся. В общем — ЛЕШИМ я стал. А на другом берегу Ледавы Ярон лесом правит, я вам о нем уже говорил. Он своим годам счет давно потерял. Ему веков немало. Сколько эти леса растут, столько и лет ему. Он с исчезнувшим лешим уживался, дружбу, как и я водил.
— Я слышал, что старый леший пропал, как в воду канул, — сказала Велла. — Тогда промеж русалок всякие домыслы ходили. Они тоже с ним водились. Да только никто так и вызнал, что с ним стало, где он сгинул. Его Стер звали.
Дубыня улыбнулся. Он знал, что пропавший леший водил дружбу с русалками, ему об этом Ярон говорил.
— Точно! Стер! Ты его знала?
— Нет, откуда? Это до моего появления было, я тогда, живой девушкой — человеком — будучи, еще не утонула. Просто слышала о нем.
— Жаль, — вздохнул Дубыня. — Может, ты бы чего подсказала. Ну да ладно. Леший Ярон догадывался, в какие дали Стер направился. А удержать его, отговорить, Ярон не мог. И никому потом не рассказывал, куда Стер ушел. Хоть и долгие века прошли, но и сейчас Ярон ничего не скажет. «Ни к чему», — так он мне объяснил. Но я из него кое-что вытянул, — хитрó подмигнув, улыбнулся Дубыня, — слово за слово… И вот что выяснил. Тогда Стер с иным миром столкнулся, не нашим. В нем он и пропал…
— Как это?! — встряла Велла. — Как это с не нашим миром столкнулся? Что, еще какой-то есть? Есть мир богов, есть людской. И все.
— Погодите немного, — настойчиво и твердо попросил Дубыня. — Все поясню, все узнаете. Ярон рассказывал, что у пропавшего Стера была древняя книга. И сколько он не выспрашивал что это за книга, и откуда, Стер отмалчивался. «Мол, погоди, сам все поначалу выясню, а потом и ты узнаешь…» Он в нее частенько заглядывал. Сам не свой стал: все в раздумьях ходил, заговариваться начал. Днем и ночью над этой книгой мудрил. А Ярону даже глазком заглянуть в нее не давал. И вот как-то сказал Стер такие слова: «Подсказала мне рукопись, что открывается дорожка „туда и обратно“ в полнолуние. Схожу, гляну, что на другом конце творится. Завтра пойду. А ты, пока меня не будет, за лесом присмотри…» Ярон тогда ничего не понял. Да и сейчас не знает. Какая дорожка в полнолуние открывается? Почему он ее «туда и обратно» назвал? Что на другом конце творится? Где этот другой конец? Но за лесом смотреть стал. А Стер исчез, будто не было его вовсе! Тогда я и появился. Лес без присмотра долго стоять не может…
Велла растерялась. Леший рассказывал необычные вещи.
Русалка не могла взять в толк одну вещь. Никогда и нигде духи, не говоря уже о младших богах, бесследно не исчезали. Все равно, рано или поздно о них что-нибудь, да становилось известно. Мир полон духов, они везде. В каждом дереве, в каждом камне, в каждой травинке. Леший не мог пропасть бесследно.
— Погоди, Дубыня, — попросила она. — Дай осмыслить. К чему ты все это рассказываешь? Выяснил, куда он делся? А причем же тут золотой корень?
— А вот причем. Нашел я ту книгу, что увела Стера в неведомую даль. Да и дорожку, что в полнолуние «туда и обратно» открывается, тоже. Там же и золотой корень рос. Подумал немного, и нашел!
Тут Дубыня привирал. Будучи хозяином леса, и зная все его потаенные тропки и места, он в самом деле искал следы Стера. Но у него не было даже малейшей догадки, куда исчез предшественник. Разгадка, как это всегда получается, пришла нежданно-негаданно.
— Вы поднимались вверх по первому ручью, что в ваше озеро впадает? Недалеко от водопада? Знаете, откуда он начало берет?
— Я ходила, — сказала Ярина. — Совсем недавно, когда лес еще голым стоял. Гляжу, вдоль этого ручья трава пробивается! Мне любопытно стало. Я растения люблю. Пошла, глянула. Ух, ты! Чем выше поднимаюсь, тем трава гуще. А в ней цветы распускаются. Разные… И весенние, и те, что летом зацветают, и те что только осенью растут. Диво-то какое! Там и толокнянка, и девясил и зверобой зацветали! Еще какие-то целебные травы! Много!.. А над ними такой нежный перезвон висел. Чуть слышный. И будто бы серебряные искорки над этим разноцветьем порхают. Я оглянулась, и тут раз! Лес-то уже стал зеленеть! И всё за какие-то мгновенья! Я недолго смотрела, оглянулась, а на деревьях листочки завязались и в рост пошли. Мне показалось, что серебряные искорки, что над цветами кружили, стали в разные стороны разлетаться. Наверно в нашем лесу от этого ручья весна начинается.