— Альтидский народ никогда не смирится, что кто-то пришел на его земли, викинг! Со всей Альтиды стянут войска. Такое уже было.
Торрвальд усмехнулся.
— Я знаю ваш закон воевода, и скажу тебе — он мудр. Вы правильно делаете, что изгоняете пришлых. Они недостойны вашей земли! Вы правы, — стоит только какому-нибудь одному смуглокожему бородачу с полуденных земель обосноваться у вас, и через несколько лет у вас в Альтиде появится тьма таких же бородачей. Вы не будете знать, что делать, как избавиться от них! Это как тля, которая охватывает благородное плодовое дерево и высасывает из него живительные соки. Чтобы дерево выжило, рачительный хозяин безжалостно уничтожает первую же увиденную им блоху. Ваш закон мудр. Но знай, воевода, если кто-то пришлый решит поселиться у нас, то мы поступаем куда решительней, чем вы. Вы выгоняете пришлых обратно, откуда они появились, мы же просто обращаем их в рабов. Те, кто хотел бы обосноваться на наших землях, это знают. И к нам они не лезут. Поэтому земли Вестфольда чисты. И нас это устраивает. Правда у вас почему-то благоволят к беглым рабам, но это уже ваше дело.
Да, ярл прав. Все везут в Триград! Всем торгуют! Но единственное — нет в нем торга рабами. И в Альтиде рабства нет. И есть тому причина: сквозь многие поколения помнят альтидцы, что это такое — рабство. И — как величайшую ценность! — почитают свободу.
Прикованный к жесткой лоснящейся скамье раб-гребец, умудрившийся избавиться от цепей и ступивший на берег Альтиды, навек обретал свободу.
Иноземные купцы это знали, и, входя в альтидские воды, приказывали надсмотрщикам тщательнее проверять оковы. Но все равно: при каждом удобном случае рабы сбегали. Они знали — Альтида, это свобода! Ради свободы человек пожертвует многим. Бывало, раб-гребец жертвовал прикованной ногой. Он просил товарища по несчастью, или перепилить ее — если чудом завладевал ножом, или отрубить — если попадался топор. Такое бывало редко, и о таких случаях в Альтиде слагались былины.
Иногда на кораблях вспыхивал кровавое восстание. Рабы вступали в смертельную схватку с охраной. Если везло, то уцелевшие захватывали корабль и становились свободными, или, изрубленные, бросались в воду — в предсмертной надежде коснуться альтидской земли. Свобода… Свобода — она манит. Свобода — это избавление от плети надсмотрщика, избавление от постоянного голода и тяжелого весла, постоянных мук и душевных страданий.
В таких случаях альтидцы не вмешивались. Настил корабля — не земля Альтиды. Предпочтение ни одной из сторон не отдавалось. В таком бою каждый сам за себя. Каждый волен решать: как ему жить, и как умирать.
Но… Из Альтиды выдачи нет! И чужеземцы это твердо усвоили. Впрочем, чтоб они не таили зла, и приходил в Альтиду вновь, за каждого бежавшего раба давался выкуп: десяток серебряных кун. Немного… Но хоть что-то.
Некоторые, особо ушлые гости-купцы этим пользовались. Скупая по пути немощных, престарелых и увечных рабов, купцы войдя в реки Альтиды просто выбрасывали несчастных за борт. Авось выплывут.
Потом можно прийти с жалобой — рабы бежали. Альтида возместит убыток — отказа никому не было. От получаемого иноземцами выкупа Альтида не обеднеет. Это благое дело — оно угодно богам. Хитрый купец получит выкуп, он не в убытке. А живой или мертвый раб завладеет своей мечтой — свободой.
Больных и немощных рабов, если удавалось, знахари ставили на ноги. Умерших же погребали как свободных людей: в свободной земле Альтиды. Бывшим рабам давали жилье, немного денег на обзаведенье кое-каким хозяйством. Новому жителю всегда предлагали работу: воину в дружине, кузнецу в кузнице, пахарю на земле. А если раб искалечен, то что ж — страна прокормит и его. Кем они были в прошлой жизни, никто не интересовался. Захочет — расскажет. Своим мужеством он заслужил свободу. Ну, а если начнет творить непотребство, то что ж: вот оно пограничье — иди на все четыре стороны, прочь из Альтиды. Но знай, обратного пути нет. Так же поступали и со своими разбойниками. И это страшное наказание. На чужой земле, без помощи. В пограничных странах знали — просто так из Альтиды не выгоняют.
Но это не означало, что жителем Альтиды становился любой, кто только пожелает. Нет! Это надо заслужить, доказать свое право на свободу. А кто это сделал лучше, чем беглый раб? Да никто! Не купец же. И не воин. Так пусть они остаются жить в своих землях. А Альтиде их не ждут. К желающим просто так поселиться в Альтиде иное отношение: вряд ли их примет какой-нибудь город или княжество.
Конечно, они могли и трудиться, и торговать, и заниматься иным полезным делом. Но полноправными жителями в лучшем случае становились их внуки, а то и правнуки. И тому есть причина: пришлому, не родившемуся на альтидской земле, веры не было. Пришлый — мог изменить приютившей его державе. Предать… Такое случалось… Пусть пройдет срок, сменятся поколения — видно будет. И срок этот, ни много ни мало, сорок лет. Так порешили давно: сорок — число волшебное. Пусть пришлые платят в казну в несколько раз больше чем альтидцы, пришлым будет что терять.
При каждой встрече хеннигсвагский ярл говорил о рабстве. Вот и сейчас… Воевода устало сказал:
— Раба высылать некуда — у него нет родины, у хозяина его ждет смерть. Раб заслужил свободу и уважение своим мужественным побегом… Сам знаешь — сбежать с купеческого судна не так-то просто. Рабов приковывают — это ты видел не раз. Убегают сильные, мужественные люди. Не каждый на это способен.
— Я же говорю — это ваше дело. Может, вы правы. Мы тоже уважаем смелых людей. По нашим законам мы даем свободу рабу, которому посчастливилось прикоснуться к веслу драккара. Этим он заслужил милость великого Одина. Он достоин свободы. Но дело не в рабах, мы не о том говорим. Так вот, воевода, сейчас я скажу самое важное — о чем я мечтаю много лет. Мы хотим обосноваться на альтидских землях, и мы сделаем это — с твоей помощью или без! Вестфольдинги придут сюда! Не сомневайся в этом, Годослав!
Воевода удивленно приподнял бровь и расхохотался.
— И как же ты это сделаешь, викинг? Как ты обоснуешься в Альтиде — с моей помощью или без? И чем я смогу тебе помочь? Перебирайся сюда и живи, Торрвальд. Твои правнуки станут альтидцами. Все просто.
Торрвальд перевел дыхание, начиналась самая важная часть беседы.