Он почти физически ощутил, как его ненавидят трибуны.
Это казалось как… тьма. Да, как тьма – за прожекторами.
Ревущая тьма.
Он вспомнил жену. Вспомнил, что надо платить ипотеку за новую квартиру. Что надо платить сыну за британскую школу.
И подумал… а какого черта.
Удар… гол!
Он понял, что гол, не видя этого, – стадион на миг просто замолк. И тишина эта после тысячеголосого рева была совершенно оглушающей, как будто звук вырубили у телевизора.
Потом он увидел поднимающегося вратаря без мяча…
Потом стадион охнул, как один человек.
Потом он вскинул в победном жесте руку.
А потом стадион заорал…
На последних секундах матча Громов забил еще один.
Три – два.
Вся полиция города стянулась к стадиону, но этого было мало, да и полиция не слишком-то жаждала встать на пути разъяренной толпы. Русские футболисты уехали в сопровождении полиции, и в автобус вошли несколько полицейских с оружием на всякий случай. Но теперь надо было еще вывести русских болельщиков…
– Бей, убивай! – Микис, студент богословского, будущий священник, стянул бандану, которую можно и на голову повязать, и рану перевязать, и лицо скрыть, и вот как сейчас. По рядам передавали камни, он взял один, раскрутил как пращой – раз! Камень полетел.
Про то, что на той стороне тоже люди и тоже православные, – Микис не думал. Греки вообще на удивление плохо относились к России.
– Давай! Становись!
Студенты и болельщики встали в колонну, чтобы попытаться проломить стену полицейских.
– Пошли!
Колонна врезалась в полицейское заграждение, замелькали дубинки.