Возрожденное орудие

Трупная каллиграфия не одобрялась в приличном обществе, но сохранялась как практика на протяжении веков, несмотря на попытки гекзархата искоренить ее. Как объяснили отцы Брезану, когда он был ребенком, режим так и не смог смириться с постыдным фактом, что один из анданских гекзархов практиковал это искусство. Причем один из самых успешных и долгоживущих.

Брезан запросил у сети перевод граффити, которое он видел, полагаясь на ее интерполяцию, чтобы вычислить куски, которые сервитор уже стер. Вот тогда-то его и осенило.

– Тот же лозунг, или фраза, или черт знает что еще, – прошептал он.

Светящиеся шрамы на лице студента представляли собой надписи тем же шрифтом.

Сеть наконец выплюнула перевод: «Как я выбрал свою смерть, так пусть народ выбирает своих правителей».

Брезан взглянул на Эмио.

– Это значит…

– Каллиграф-самоубийца, – сказала Эмио без всякой сентиментальности. – Это новый поворот. Я должна была быть готова к такому.

– Да брось ты эти долбаные самобичевания, – сказал Брезан, мучительно сознавая, как лицемерно говорить об этом кому-то еще. – Физически я не пострадал. Проблема в реакции общества, не так ли?

Эмио слабо улыбнулась.

– Вы учитесь.

– Недостаточно быстро. – Определенно головная боль. Из-за неких соображений – вероятно, ошибочных, – он возжелал себя наказать и не потянулся за болеутоляющим, о чем вскоре предстояло пожалеть. – Если я хотел утопить свои печали, мне следовало выбрать менее публичный способ сделать это, а не подвергать себя опасности рядом с каллиграфом-самоубийцей. Ведь в его смерти обвинят меня. И раз появился один, будут и другие. Я прав?

Она не оградила его от правды.

– В тот час в каждом районе было от одного до трех каллиграфов-самоубийц. Они все скоординировали. Я советую вам не утруждать себя попытками скрыть случившееся. У слухов есть крылья, как говорится.

– Эмио, – сказал Брезан, обхватив голову руками. – Что, черт возьми, я сделал такого плохого, что кучка детей убивает себя, превращаясь в трупный памфлет?

– Плохого? – переспросила она. – Не больше, чем любой другой, кто приходит и пытается изменить устоявшийся порядок вещей. Но и не больше хорошего.

– Сегодня это закончится, – сказал Брезан и вскочил, несмотря на ее отчаянные попытки усадить его обратно. – Я должен все изменить к лучшему. Если придется каждый день сидеть посреди университетского квартала и слушать, что мне говорят, я так и сделаю. Если для этого потребуется вызвать отряды по борьбе с массовыми беспорядками, я и это сделаю. Все, что нужно.

– Вы не понимаете. На этот вопрос нет простого ответа. И никогда не было. Мы можем лишь трудиться изо всех сил. Даже Андан это знают.

Он не ответил на вялую попытку пошутить.

– Значит, моего предшествующего труда было недостаточно. Теперь все изменится.