Дойдя до гребня, он лег ничком на песок и по-фрименски пополз наверх, все время оглядывая окрестность. Вдруг он застыл на месте, так как услышал сильное шевеление песка на противоположном склоне дюны. Оттуда на вершину взбирался какой-то человек в капюшоне. За ним следовали другие – всего около двадцати фигур в накидках. Они временами бросали быстрые взгляды в сторону северо-восточного горизонта, а потом рассыпались знакомым порядком по склону. Он понял, что эти люди собираются вызывать червя. Потом они остановились и снова устремили взгляды на северо-восток.
Пол тоже посмотрел в ту же сторону и увидел в небе блестевшие в лучах закатного неба точки, привлекшие внимание группы. Пол насчитал четыре. Они выстроились в поисковый порядок и летели по направлению к группе фрименов на гребне дюны. Орнитоптеры подлетали все ближе. Фримены ждали, наклонив головы к земле.
Один орнитоптер отделился от группы, пролетел над фрименами и завис над Полом. Грохот крыльев оглушал, а поднятый ими ветер взметнул в воздух тучу специи. Машина сделала круг и пошла на посадку.
Внезапно фримены оживились. Из-под складок одежды были выхвачены пистолеты; их дула – направлены в сторону орнитоптера. Пилот, очевидно, заметил угрозу, так как крылья орнитоптера снова расправились, и он почти вертикально взмыл в воздух.
Все четыре машины выстроились этажеркой, сделали еще один круг над группой и исчезли в том направлении, откуда прилетели.
Один из членов шайки, очевидно, ее предводитель, что-то сказал, обратившись к своим людям с вершины дюны. От группы отделился один человек и побежал по дюнам с колотушкой в руке. При каждом шаге его ноги взметали небольшие буруны песка и пыли. Пока он бежал, пустыня погрузилась в ночную тьму, и только первая луна, словно нарисованная, осталась светить с черного небосклона.
Колотушка принялась выстукивать свою призывную дробь, вызывая чудовище пустыни: бум – бум – бум – бум. Этот звук был слышен в песке не хуже, чем в воздухе. Если червь находится в пределах досягаемости, то он в ярости ринется сюда, чтобы стать для этих фрименов укрощенным верховым жеребцом.
Может ли он присоединиться к ним? Фримен мог покинуть ситч, друзей и семью только по причинам, затрагивающим его честь. Другое племя было обязано выслушать эти причины, и если оно находило их основательными, то чужака принимали, но у племени могла в тот момент возникнуть острая надобность в воде, и тогда… О воде здесь помнили всегда, это была ценность, с которой в этом мире не могло сравниться ничто.
Но это были отступники, сопротивлявшиеся нововведениям Муад’Диба. Это были фримены, вернувшиеся к кровавым жертвоприношениям и старым обычаям. Они, без сомнения, узнают его. Какой же фримен не знает Муад’Диба? Это были люди, которые на крови честью поклялись бороться со всеми изменениями, которые Муад’Диб навлек на Арракис. Они не раздумывая убьют его и принесут его воду в жертву Шай-Хулуду.
Потом он услышал едва различимый отдаленный шорох и шелест. Это был первый признак приближения червя. На залитой ярким лунным светом дюне колотушка по-прежнему посылала в песок ритмичные барабанные удары. Однако людей нигде не было видно. Они слились с пустыней и ждали.
Червь явился с юго-запада, обогнув небольшую скалистую гряду. Это был добрый верховой червь, который уже частично высунулся из-под песка. Длиной зверь был около ста метров. В свете луны сверкнули хрустальные зубы, когда чудовище обрушилось на раздражавший его барабан. Пол явственно видел, как рябью перекатывались по телу зверя сегментные кольца.
Когда зверь показался из песка, от дюн отделились тени. Блеснув в воздухе, крючья впились в тело червя между кольцами. Это произошло в тот миг, когда зверь набросился на барабан и проглотил его, оборвав ненавистный звук. Группа начала взбираться на спину червя, хватаясь за крюки, с естественной грациозностью раздвигая кольца и обнажая нежную плоть чудовища. Погонщики побежали к хвосту червя, когда он начал целиком выползать из песка. Удары погонщиков следовали в лихорадочно учащавшемся сумасшедшем ритме. Червь начал набирать скорость.
Пол следил за ним взглядом.
Червь помчался туда, откуда пришел. Накидки фрименов, распластанные по спине червя, трепетали на сильном ветру. Голоса, кричавшие «Хей, хей, хей, хей!», затихая, продолжали доноситься до Пола до тех пор, пока червь не скрылся за грядой скал.
Пол сидел, прижавшись спиной к склону дюны, и терпеливо ждал, когда звуки окончательно стихнут, смешавшись с естественным ночным шумом. Никогда в жизни не приходилось ему испытывать такое щемящее чувство одиночества. Группа фрименов унесла с собой последние остатки человеческой цивилизации, отняв у него надежду. Осталась только пустыня.
Он с острым любопытством вдруг осознал, что его, собственно говоря, перестало интересовать, а в каком именно месте вселенной он сейчас находится. Он почувствовал, что прожил предназначенную ему жизнь и без свидетелей пришел к ее неизбежному концу. По такому торжественному поводу, подумал он, должны звучать аплодисменты, но зал, к сожалению, оказался пустым. Хорошо знакомые созвездия заняли свои привычные места на небосклоне, но теперь они не служили ему ориентирами, и он не мог думать о них, как о знаках. Это было просто необъятное пространство, положенное на холст бесконечного времени. Звезды равнодушно смотрели сквозь него и мимо него, как пустые глаза его собственных подданных. Это были запечатанные невежеством глаза, всегда избегавшие выразить подобающее человеку чувство ответственности и участия. Но это были глаза, от которых ничто не ускользало.
Несколько минут он прислушивался, стараясь различить доносившиеся до него звуки, идентифицировать их. Пустыня изобиловала приспособившейся к ней жизнью. Но он не приспособился. Его тело состояло главным образом из воды. Эта вода – яд, способный насмерть отравить червя. Если червь пожрет очень много людей, то он умрет.
Наконец он встал, взобрался на гребень дюны и пошел по следу, оставленному червем. Он понимал, почему так поступает, и мысленно рассмеялся над собой за такую сентиментальность. Здесь прошла жизнь. Здесь прошли люди. За пределами следа лежало ужасное одиночество, страшная безжизненная пустота, на которую не ступала ни одна живая душа.
Иногда в течение этой ночи ему не раз приходило в голову, что Чани всегда была луной его предчувствия. Она упала с небосклона, оставив его одного с неизбывным чувством невосполнимой утраты. Он остановился, но вопреки надежде так и не смог заплакать. Слезы жгли глаза, но не текли по щекам. Из кармана он извлек флягу с водой и совершил возлияние. Он лил воду на песок, будто принося жертву Чани и луне.