Ответом ему были только всхлипы и дрожащие плечи. Жалкое зрелище, от которого в любое иное время дрогнуло бы даже каменное сердце, но никто не произнес ни слова. Конунг отвернулся и отошел в сторону.
- Эти люди - предатели, - голос Лонхата прозвучал твердо. - Все вы знаете наши законы. Ни градоправитель, ни его помощник не заслуживает милости. Я требую их смерти.
- Как и я, - подал голос Дуараг. На лице его на мгновение промелькнула жалость, но кому, как не человеку, несущему ответ за чужие судьбы, понять, что иногда жалость к одному может стоить жизней многих.
- Смерть, - тяжело обронил Хала.
- Смерть, - тихо откликнулась Йорунн.
- Смерть, смерть изменникам, - эхом неслось со всех сторон.
Яфаг слушал эти слова отрешенно, словно не о его жизни сейчас шла речь. Он сказал то, что должен был, сделал, наконец, верный выбор, от этого на душе стало легче. Он склонил голову, принимая приговор без единого возражения.
- Прости меня, конунг, - вдруг застонал Адой. - Умоляю тебя, дай возможность исправить содеянное...
Он всхлипнул, растеряв всяческое величие и гордость, раздавленный и опозоренный.
Ульф кинул на Йорунн быстрый взгляд, одними глазами показывая: нет, не позволяйте играть вами, предательству не может быть прощения и оправдания. Однако он волновался напрасно, Лид остался непреклонен:
- Даже у малой змеи может оказаться достаточно яда, чтобы принести великое горе. Прими свою судьбу с достоинством.
Адой вдруг рванулся вперед, выхватывая из-под одежды кинжал, и замахнулся, пытаясь достать конунга, но в то же мгновение закричал от нестерпимой боли: меч Лонхата вошел ему в живот по самую рукоять. Вокруг поднялся невообразимый шум, люди схватились за оружие, но необходимости в том не было никакой. Еще мгновение бывший градоправитель дышал, а затем глаза его остекленели, тело безвольной куклой осело вниз и откинулось на спину. Кинжал - ненужный и забытый - вывалился из пальцев и с жалобным звоном окунулся в дорожную пыль.
Яфаг вздрогнул всем телом, наблюдая, как алая кровь напитывает землю. Не отвел взгляда, не закрыл глаза.
Лид повернулся к Киту и что-то тихо сказал ему. Лучник удивленно моргнул, но не посмел ослушаться, коротко поклонился и отошел на два десятка шагов в сторону. Вытянул из колчана стрелу, затем сорвал несколько росших под стеной длинных травинок, обернул ими древко, и, вернувшись, с поклоном передал Лиду.
Конунг принял подношение. Подошел к Яфагу, поднял стрелу над его головой.
- Да будут все, кто пришел сюда, свидетелями моему слову. По закону степи измена карается смертью, лишь кровь смоет бесчестье с того, кто принадлежит роду Хольда. Предатель не может быть одним из нас, а потому властью своей я изгоняю тебя из рода, - Лид легко переломил древко, смял руками травы, бросил себе под ноги. - Ты более не можешь зваться Яфагом, никогда не переступишь порог дома, в котором живет один из нас, не разделишь с нами хлеб и воду. Тебя нет среди живых, тебя не примут мертвые. Тебе нет имени, ты более не один из нас. Прочь отсюда и никогда не возвращайся.
Толпа пораженно притихла.
- Милосерднее было бы убить, - тихо прошептал кто-то. - Без еды, воды, коня и оружия он не выживет в степи.
- Ему сохранили жизнь, - возразили ему так же тихо. - А дальше - все в его руках. Быть может, духи предков пощадят его.
Стража подняла Яфага на ноги. С его плеч сорвали богатый плащ, срезали ворот рубашки, покрытый вышивкой, сняли пояс, тисненный узорами. Ему не позволили оставить ни единого плетеного шнурка с оберегами, ни одного украшения, нашитого на одежду. Все это будет сожжено, отдано духам предков, ведь только им под силу очистить имя рода. А после - развязали руки и вытолкали за ворота, вверяя его жизнь Великой Степи.