— Или я буду мертв, и тогда его вернет полиция, или я сам пригоню его тебе с благодарностью. Хорошее предложение, Зайд, справедливая цена! Пикапу лет тридцать, не меньше!
— Меньше, капитан, гораздо меньше! Но твое предложение мне нравится! Договорились. Семьсот долларов шекелями и мой пикап в придачу. Я надеюсь, что ты сам вернешь его.
— Я тоже на это надеюсь.
Зайд улыбнулся. Улыбка у него была хорошей, лицо буквально осветилось изнутри. Что делает бедуина счастливым? Хорошая сделка!
— Тебе нужен телефон?
— Да.
— Держи.
Трубка была старенькая, с минимальными возможностями по мультимедиа, но дареному коню…
В первую очередь, стоило предупредить близких — им могла грозить опасность. Близких у Каца было не так много — больше троюродных, четвероюродных, а то и еще более дальних родичей, с которыми его связывали лишь фотографии конца XIX века, да общие фамилии прадедов. Но с двоюродной сестрой, жившей, как и он в Иерусалиме, Рувим общался, как с родной, если бы она была. Руфь Кац (именно ее профессор считал покруче самого Ирода и должен был привести Валентина к ней в гости на смотрины и штрудель) — потеряла мужа почти 10 лет назад, и, так как детей не имела, обратила всю свою нерастраченную заботливость и сестринскую нежность на неженатого братца. Как ни странно, Рувима это не раздражало, он умел избегать излишнего внимания, когда хотел, а когда не хотел — бывал обласкан, накормлен домашним, выслушан… В общем, с Руфью у него были очень теплые и близкие взаимоотношения. О них было хорошо известно друзьям и знакомым, а, значит, и преследователи могли быть осведомлены о профессорских родственных связях. Прежде всего, нужно было предупредить ее. Тем более, что профессор пока с трудом предполагал, к кому на голову можно свалиться с сегодняшними проблемами.
Набирая номер двоюродной сестры, Кац порылся в памяти (записные книжки в мобильных телефонах развращают абсолютно!), вынимая из темных закоулков нужные номера. Тех, кто мог бы им помочь в сегодняшней ситуации, набралось не густо, больно уж специфическими были обстоятельства. Но попробовать дозвониться тем, кто способен помочь разобраться, все-таки можно. Главное — нащупать ниточку, а там, возможно, и до клубочка дотянемся.
На мобильном Руфь шли длинные гудки. Рувим поймал себя на том, что не может вспомнить ее домашний номер. О, shit! 12–33 или 12–32?
Он остановился, нажал кнопку сброса и снова начал набор. Все-таки 12–33. Точно.
Опять нет ответа.
Наверное, лицо у Каца стало растерянным, потому что Зайд посмотрел на своего бывшего командира с явным сочувствием.
— Ты хотел использовать компьютер, Рувим?
— Если ты не возражаешь, это сделает мой племянник.
Глава 16
Командующий подавлением остатков еврейского бунта, прокуратор провинции Иудея, жестокосердный Флавий Луций Сильва действительно не собирался никого оставлять в живых. Это не входило в его планы и привычки, потому что было нецелесообразно. Несмотря на то, что прокуратор просто не любил эту вечно бунтующую колонию за ненадежных людей и жаркий климат, прежде всего в своих поступках он руководствовался соображениями целесообразности. Война есть война, и все, что помогало Сильве одержать и, что еще важнее, удержать победу, делалось без колебаний и оглядки на человеческие жизни. Если своих солдат прокуратор еще мог пожалеть, хотя бы теоретически, то о проявлении хоть какого-то сочувствия к врагу нечего было и думать. Ненависть к здешнему народу тоже имела место в истоках поступков Сильвы, но не брала верх над государственными и стратегическими соображениями. Прокуратор делал, что должно, оставляя чувства за пределами своих обязанностей. Холодное сердце и трезвый, не отягощенный эмоциями, рассудок — вещи необходимые, особенно, когда войска под твоим командованием совершают карательную экспедицию, окончательно очищая окраины владений Цезаря Веспасиана от зелот-ской заразы.