— Ты противоречишь сам себе. Вернье будто меня не слышал. И продолжал раздраженно и категорически:
— Да, да. Ни юсы, ни Фаулер, и никто из нас!
— А тогда, кто же?
— Может быть, ты бы не ошибся, если бы сказал «что», Симов. Что их убило?
Прошло некоторое время, пока я понял его намек:
— Значит, ты считаешь, что кто-то из роботов послужил орудием преступления?»
— Нет. Я считаю, что кто-то из роботов убил Фаулера и Штейна по своим личным причинам, — заявил Вернье.
— Но это полная бессмыслица! Минуту назад ты сам сказал, что логика этих убийств слишком земная, человеческая… Да и какие побуждения может иметь робот?
— Любое мыслящее создание, даже и неодушевленное, обладает определенными побуждениями или, если предпочитаешь, стимулами, импульсами для совершения тех или иных поступков. Иначе оно бы вообще не функционировало. И еще: ты какой логики ждешь от этих роботов? Юсиан-ской?
У меня перед глазами мелькнули две металлические фигуры, безучастно проходящие мимо меня там, у конусов.
— И все же, ведь для роботов человек неприкосновенен.
— Должен быть неприкосновенен, — уточнил Вернье. — Должен быть.
— Слушай, Вернье… — начал я нетерпеливо.
— Слушай, Симов, — повысил он голос, — я тебе сказал свое мнение. У меня нет конкретных причин так думать, нет доказательств, нет улик, прямых или косвенных и прочего. Интуитивно ли, умозрительно или эмоционально, черт знает! — но я абсолютно уверен. Совершенно убежден. Вот так!
— Что ж, хорошо, — я поднялся со стула. — Прости меня, если я помешал тебе работать.
— О, пожалуйста, — промолвил Вернье. Мы улыбнулись друг другу, и думаю, что сделали это, как ни странно, почти чистосердечно.
— Вижу, что запрет на ношение флексоров отменен, — ставил я прежде чем попрощаться. Вернье снова улыбнулся:
— Ты дал повод, Симов. Так как не во власти Ларсена отобрать у тебя. пистолет, он решил уравнять нас с тобой. Эти флексоры действительно незаменимы.
— В чем? — спросил я. — В чем незаменимы?
— А… Да в чем угодно!