– Думаю, во мне говорит моя кровь горного деревенского жителя, – застенчиво улыбнулся Либби. – «Если дождь не каплет, то и крыша не течет, а если дождь, то все равно ее никак не починишь», – процитировал он. – Мне лично кажется, тут не так уж и плохо. Что тебя гложет?
– Ну, в общем… – Взгляд голубых глаз Лазаруса уставился куда-то в пространство, и он помолчал, продолжая лениво играть с ножом. – Давным-давно, когда я еще был молодым, меня выбросило на берег в Южных морях…
– На Гавайи?
– Нет, южнее. Будь я проклят, если знаю, как теперь называются те острова. Мне тогда тяжко пришлось, даже секстант продал – а вскоре вполне мог сойти и за туземца. Собственно, я и жил как туземец. Меня это вполне устраивало, но однажды я случайно взглянул на себя в зеркало. – Лазарус порывисто вздохнул. – И я сбежал оттуда сломя голову, нанявшись на корабль с грузом сыромятной кожи, – надеюсь, понимаешь, в каком страхе и отчаянии я тогда пребывал! – (Либби промолчал.) – А ты сам на что тратишь время, Либ? – не унимался Лазарус.
– Я? Как обычно. Размышляю о математике. Пытаюсь придумать какой-нибудь хитрый космический движитель вроде того, что доставил нас сюда.
– И как, получается? – внезапно насторожился Лазарус.
– Пока нет. Дай только время… Или просто смотрю, как сливаются в небе облака. Везде, стоит только посмотреть, есть интересные математические взаимоотношения. В ряби на воде, в форме бюстов… изящные функции пятого порядка.
– Гм? В смысле – четвертого?
– Пятого. Ты упустил из виду временную переменную. Мне нравятся уравнения пятого порядка, – мечтательно проговорил Либби. – В строении рыб их тоже можно найти.
– Грррм! – Лазарус внезапно встал. – Может, тебя это и вполне устраивает, но уж точно не по мне.
– Куда ты?
– Пойду прогуляюсь.
Лазарус направился на север. Он шел весь остаток дня; ночью, как обычно, спал на траве, а на рассвете вновь двинулся в путь, все так же на север. День сменился следующим, потом еще одним. Идти было легко, словно на прогулке в парке… по мнению Лазаруса, даже чересчур. Он готов был отдать что угодно и свой нож в придачу, лишь бы увидеть вулкан или по-настоящему достойный водопад.
Съедобные растения порой выглядели странно, но имелись в избытке и вполне утоляли голод. Иногда Лазарус встречал одного или нескольких коротышек, шедших по своим загадочным делам. Они никак его не беспокоили и не спрашивали, куда он идет, – лишь, как обычно, приветствовали его, словно старого знакомого. Он начал тосковать о встрече хоть с одним незнакомцем – ему казалось, будто за ним постоянно наблюдают.
Наконец ночи стали холоднее, дни не столь теплыми, а коротышки – не столь многочисленными. Не встретив в конце концов за целый день ни одного, Лазарус расположился на ночь и, оставшись там же на следующий день, предался размышлениям.
Он вынужден был признать, что не видит ни в планете, ни в ее обитателях ничего предосудительного, и тем не менее она была ему не по вкусу. Никакая философия, о которой он когда-либо слышал или читал, не могла разумно объяснить смысл человеческого существования или рационально обосновать, как следует жить. Возможно, кого-то другого и устроило бы провести жизнь, валяясь на солнышке, – но только не его, о чем он точно знал, хотя и не мог сказать откуда.
Бегство Семейств стало ошибкой. Возможно, с человеческой точки зрения было бы достойнее остаться и сражаться за свои права, даже ценой собственной жизни. Вместо этого они пересекли половину Вселенной (Лазарус весьма беспечно обходился с величинами) в поисках подходящего места. Место нашлось, и неплохое, – но оно оказалось уже занято существами, настолько их превосходившими, что один их вид оказался невыносимым для людей… но при этом настолько от них отличавшимися, что туземцы даже не стали тратить силы, чтобы истребить жалких людишек, а просто вышвырнули их в эту… в эту чересчур ухоженную пастораль.
Даже само по себе это выглядело крайне унизительным. «Новый рубеж», являвшийся высшим достижением пятисотлетних научных исследований, выдающимся творением человечества, попросту перенесли через глубины космоса с той же легкостью, с какой человек сажает в гнездо выпавшего из него птенца.
Коротышки, похоже, не собирались вышвыривать их с планеты, но по-своему оказывали столь же деморализующее влияние на людей, как и боги джокайров. По отдельности они могли быть идиотами, но когда они объединялись в группы, каждая из них являлась гением, по сравнению с которым меркли лучшие умы человечества, даже Энди. Люди могли сравниться с ними не в большей степени, чем мастерская в сарае с автоматизированной фабрикой. И тем не менее, чтобы создать подобные групповые личности – в возможности чего Лазарус сомневался, – людям наверняка пришлось бы отказаться от всего того, что в первую очередь делало их людьми.
Возможно, он был не вполне объективен в отношении людей – но ведь он и сам принадлежал к их числу.
ebooksa