Пасынки Вселенной. История будущего. Книга 2

22
18
20
22
24
26
28
30

– Ах это? – безразлично хмыкнул Нельсон. – Женись, если хочешь, теперь ее отец не посмеет возразить. Но помяни мое слово, она тебе быстро надоест.

Хью Хойланд жадно пожирал древние книги, которые наставник разрешил ему прочесть, и на многие-многие циклы сна лишился желания слазить наверх, да и вообще выползать из каюты Нельсона. Неоднократно он чувствовал, что напал на след разгадки тайны – тайны пока еще неопределенной, не оформленной даже в виде вопроса, – но только еще больше запутывался. Постичь мудрость ученых оказалось сложнее, чем он думал.

Однажды, когда он размышлял над странными и запутанными характерами древних и пытался разобраться в их причудливой риторике и незнакомой терминологии, Нельсон зашел в тесную квартирку и, отечески положив руку ему на плечо, спросил:

– Как дела, сынок?

– Ну, вполне нормально, сэр, мне кажется, – ответил Хью, откладывая книгу в сторону. – Кое-что мне не совсем понятно – совсем непонятно, честно говоря.

– Этого следовало ожидать, – спокойно произнес старик. – Я оставил тебя для начала побороться самому, чтобы ты увидел ловушки, в которые может попасть неискушенный ум, если не получит поддержки. Многие из этих вещей невозможно понять без обучения. Что это у тебя? – Он поднял книгу и взглянул на обложку. «Основы современной физики». – Вот как? Это одна из самых ценных священных книг, но непосвященному в ней не разобраться без посторонней помощи. Первое, что ты должен понять, мой мальчик, – это то, что наши предки, при всем их духовном совершенстве, смотрели на мир иначе, чем мы.

Они были неисправимыми романтиками, а не практиками, как мы, и истины, которые они передали нам, хоть и остаются несомненно верными, часто переданы языком аллегорий. Например, ты дошел до Закона Гравитации?

– Я читал об этом.

– Понял ли ты его? Нет, я вижу, что нет.

– Ну, – сказал Хью, оправдываясь. – Кажется, он не значит ничего. И он вообще глупо звучит, если можно так выразиться.

– Вот-вот! Это превосходная иллюстрация к тому, что я сказал. Ты понимал его в буквальном смысле, как законы, управляющие действием электрических аппаратов, которые можно найти в этой же книге. «Два тела притягивают друг друга прямо пропорционально их массе и обратно пропорционально квадрату расстояния между ними». Похоже на формулировку обычного физического закона, не так ли? И все же – ничего подобного; таким поэтическим способом предки выразили влечение, которым движет любовь. Тела здесь – это человеческие существа, масса – это их способность к любви. Молодые в большей мере наделены этой способностью, чем старики; соединяясь, они влюбляются, но, разделенные, быстро остывают. «С глаз долой – из сердца вон». Очень просто. А ты искал здесь какой-то глубокий смысл.

Хью улыбнулся:

– Мне не пришло это в голову. Теперь я понимаю, мне еще многого не понять без вашей помощи.

– Что-то еще беспокоит тебя?

– О да, множество вещей, хотя сейчас я, наверное, не вспомню всего. Да, вот еще… Скажи, учитель: можно ли мутов считать людьми?

– Вижу, ты наслушался досужих разговоров. Отвечу: и да и нет. Конечно, муты когда-то произошли от людей, но они больше не входят в Экипаж – теперь они не принадлежат к роду человеческому, так как преступили Закон Джордана.

– Это обширная тема, – продолжал он воодушевленно. – Под вопросом даже изначальное значение слова «мут»[43]. Несомненно, первыми мутами – раньше говорили «смутами» – были смутьяны, избежавшие смерти в эпоху бунта. В их жилах течет кровь многих смутировавших, рожденных в темные времена. Ты, конечно, знаешь, что тогда еще не было мудрого закона – искать печать греха у каждого новорожденного и возвращать в Конвертер любого мутанта. И теперь еще в темных переходах и на пустынных уровнях таится множество странных и ужасных существ.

Хью некоторое время размышлял об этом, потом спросил:

– Почему мутации все еще проявляются среди нас, людей?

– Это как раз легко понять. Семя греха все еще в нас. Время от времени оно прорастает. Искореняя чудовищ, мы очищаем род человеческий и тем самым приближаемся к исполнению Плана Джордана, к концу Путешествия, к нашему горнему чертогу, Далекому Центавру.