– А самое худшее, святой отец… и давно уже… я впал в сомнение…
Он нервно провел по лицу ладонью и заметил, что щеки мокрые. Прежде чем ответить, исповедник долго молчал, словно тщательно взвешивал каждое слово.
– Ты прошел через самое трудное, сын мой. Господь послал тебе самое тяжкое испытание из всех, ибо оно содержит в себе все остальные: сомнение. Когда сомнение овладевает человеческим духом, оно смущает его взор, и все, на что он смотрит сквозь эту призму, выглядит деформированным, искаженным. И с той поры всяческие гибельные рассуждения начинают затмевать его дух – концепции, посланные самим лукавым, такие как разум, логика, критическое сознание… Пагубное заблуждение!
Из нефа донесся шум передвигаемых стульев, – вероятно, люди усаживались, чтобы помолиться.
– Да, отец мой, – севшим голосом заговорил Танкред, – я вполне доверяю каждому вашему слову, но сегодня я потерян и не знаю, на каком я свете. Близкие и друзья отворачиваются от меня, почва уходит у меня из-под ног! Что мне делать?
Священник откликнулся без колебаний, словно ответ был у него уже наготове:
–
Снова молчание. Танкред сидел, опустив голову и молитвенно сложив руки.
– Однако же успокой свою душу, – заговорил священник более теплым тоном, – ибо сегодня ты сделал главный шаг: ты понял, что впал в ересь и пошел по пути греха. Тебе еще потребуется время, чтобы завесы ослепления полностью разошлись, но повторяю тебе: сегодня ты осознал свои заблуждения, а это самое главное.
– Да, отец мой.
– Повторяй за мною, сын мой:
Танкред слово в слово повторял все, ударяя себя правым кулаком в грудь.
– А теперь ступай с миром и не забывай: тот, кто не следует за шагами пастыря, рано или поздно всегда низвергается в пропасть. Ты
– Да, отец мой.
– А еще, – несколько заученно добавил кюре, – очень важно, чтобы ты старался укреплять свою веру, а не подвергать ее сомнению. Вера, сын мой, – это не концепция. Ее нельзя ни взвесить, ни измерить. Ты не найдешь в ней никакой логики, никакого конкретного смысла. Тщетно пытаться понять ее, ибо она предваряет разум. Вера есть убежденность в будущем, она и твоя надежда, и твое упование.
Танкред услышал шум в кабинке священника и понял, что тот поднялся, собираясь удалиться.
– Вы… вы не дадите мне отпущения, отец мой?
Человек остановился. Сквозь зарешеченную перегородку Танкред угадывал его силуэт. Тот стоял, немного склонившись вперед: потолок был низким, а человек высоким.
– Не уверен, могу ли я… – начал он с сомнением.
Танкред понял, что кюре в конце концов догадался, с кем он общается, и, возможно, боится совершить ложный шаг, ступив на территорию Петра Пустынника. В конце концов, если глава крестового похода наложил на этого человека наказание, не дело простого священника тут же давать ему отпущение. Танкред с тяжелым сердцем уже готов был выйти из исповедальни, так и не освободившись от грехов, когда человек за перегородкой глубоко вздохнул и произнес: