— Папа, не гони волну! — встала на защиту матери Татьяна. — И, пожалуйста, не устраивай истерик. Всё утрясётся.
— И это говорит мне моя дочь?! Уйди, ты недостойна своего отца! Предатели! Вам хорошо рассуждать, это не вас повесили!
Ёлкин с досадой направился к двери, открыл её — и кучка перепуганных жильцов, не успевших отпрянуть, в испуге уставилась на него.
— Вы что тут делаете, швабры?! — рыкнул на них Ёлкин.
— Вы, товарищ Борис Николаевич, не больно кипятитесь-то! — осадила его божья старушка Ниловна. После всех демонстраций и пикетирований, в которых она участвовала, она ужасно осмелела. — Чем вам коммунисты плохи? Лишь бы войны не было.
— Лишь бы войны не было?! — оторопело переспросил её Ёлкин. — Вот! Вот за что я боролся: чтобы людям кроме убогого «лишь бы войны не было» ещё чего-то захотелось. Чтобы они… чтобы вы… нормальной человеческой жизни захотели!.. Чтобы жили по-человечески!.. Эх! — сказал он в сердцах.
Он снова ворвался в комнату и поспешно стал натягивать куртку.
— Боря, ты куда?! — заволновалась Наина Иосифовна.
— Нужно начинать всё сначала, — решительно сказал Ёлкин. — Нужно поднимать массы! — И, воинственно выкрикнув: — Сарынь на кичку! — выбежал из квартиры, грохнув дверью.
— Боря!
— Папа!
— Борис Николаевич! — неслось ему вслед.
— Уйдите! — рычал Ёлкин. — Предали меня! Все предали!
Он нёсся по улице, ещё сам не понимая, куда. Жажда деятельности охватила его. Ему срочно нужно было совершить что-то подвижническое.
— Борис Николаевич, умоляю, не бегите так быстро! — вдруг услышал он за своей спиной чей-то запыхавшийся голос. — Мне не поспеть за вами! Пожалейте!
Ёлкин на ходу обернулся и увидел бегущего за ним прихрамывающего телохранителя Василия.
— А ну тебя, — отмахнулся он. — Не до тебя мне, понимаешь.
— Да куда вы хоть бежите-то?
— Сам не знаю. На танк, наверное: нужно поднимать массы.
— Этот вам не подойдёт? — кивнул Василий на стоящий на постаменте Т-34, защищавший Москву в декабре сорок первого года, мимо которого они как раз пробегали.