— Идёмте-идёмте, Михаил Сергеевич, Борис Николаевич! — Харита Игнатьевна распахнула дверь своей комнаты, приглашая войти.
Михаил Сергеевич, как истинный галантный кавалер, не могущий отказать даме, прошёл первым. За ним неуклюже последовал Борис Николаевич.
— Друзья мои! — снова обратилась к экс-президентам Харита Игнатьевна, когда за ними закрылась дверь. — Идея у меня вот какая: я хочу вас помирить! Ну сколько можно портить друг другу жизнь?
И, видя, что оба стоят буками, подошла к ним и взяла за руки.
— Господа, ну что вы стоите, как два бычка? Ну? Давайте, как мирятся дети: возьмите друг друга за мизинцы… — Харита Игнатьевна подошла к мужчинам, сцепила мизинцами их опущенные руки и немного покачала их из стороны в сторону. — Теперь повторяйте за мной: «мирись-мирись, больше не дерись»! Всё! Теперь вы снова друзья и никогда больше не будете враждовать друг с другом! — И Харита Игнатьевна разбила своей рукой мизинцы Елкина и Гробачёва. — Теперь мы по этому случаю выпьем шампанского…
Харита Игнатьевна достала из холодильника бутылку «Советского» и стала разливать по фужерам.
«Откуда у неё дефицитное шампанское?» — подозрительно покосился на бутылку Ёлкин.
«Наверняка из валютного магазина», — отметил про себя Михаил Сергеевич по тому же поводу.
Харита Игнатьевна поднесла фужеры мужчинам, чокнулась с каждым, со значением глядя поочерёдно в глаза каждому, и заставила их выпить на брудершафт. Борис Николаевич упрямился и смотрел исподлобья. Михаил Сергеевич стоял некоторое время, опустив уголки губ, а потом обратился к Ёлкину с краткой речью на двадцать минут, в которой в сжатой форме охарактеризовал изначальные их благожелательные отношения с последующим не слишком благоприятным их развитием на фоне взаимного соперничества, индивидуальных черт характера и отношения к реформам. В заключение Гробачёв сказал:
— Действительно, Борис Николаевич, навоевались мы с тобой столько, что на всю жизнь хватит. И оказались в результате наших боёв в одной коммунальной квартире: я когда ещё говорил, что мы в одной лодке, помнишь, Борис Николаевич? Я так думаю, что нам с тобой больше делить нечего: власть в квартире, я так понимаю, принадлежит пахану Железе, и отдавать её он никому не собирается. А делить друг с другом коммунальные влияния — это нам с тобой, Борис Николаевич, я думаю, не по рангу. Я готов выпить с тобой, так сказать, на брудершафт и протянуть тебе свою дружескую руку.
Ёлкин упрямо вздохнул.
— Борис Николаевич, — игриво обратилась к нему Харита Игнатьевна, — ну не будьте букой. Нехорошо отвергать протянутую вам руку для примирения. Поверьте мне, вы вполне могли бы быть друзьями. Вы вместе так прекрасно смотритесь!
Ёлкин, всё ещё глядя сердито, вдруг начал улыбаться. Улыбка его становилась всё шире и шире, наконец он, впрямь как молодой бычок, собравшийся бодаться, нырнул рукой с фужером шампанского под локоть Михаила Сергеевича.
— Только чур, уговор, — сурово сказал Ёлкин, — никаких разговоров о политике!
— Согласен, Борис Николаевич!
И Михаил Сергеевич с Борисом Николаевичем выпили шампанское на брудершафт к великой радости Хариты Игнатьевны. Она заставила их расцеловаться, крепко пожать друг другу руки и говорить теперь друг другу «ты» (впрочем, Михаил Сергеевич в этом смысле опередил события).
— Михаил Сергеевич, хочешь, я тебя в теннис играть научу? — щедро предложил Ёлкин. — У меня и вторая ракетка есть.
— Э-э нет, Борис Николаевич, — возразил Гробачёв. — Это не для меня. Мне бы что-нибудь поспокойнее. Например, по лесу побродить с корзиной.
— Ну-у, поспокойнее — это не для меня, — сказал Ёлкин. — Не больно-то люблю я это спокойствие. Рыбалочку разве что.
— На рыбалку и я согласен! — пришёл к консенсусу Михаил Сергеевич. — А от политики — честно скажу, Борис Николаевич, я устал.
ebooksa