Конец здравого смысла,

22
18
20
22
24
26
28
30

— Ты постоянно вспоминаешь эту свою жену, можно подумать, что я плохо за тобой хожу….

Неизвестно, куда бы завел этот спор, если бы господин Дюко не обнял со страшной силой пухленький стан своей супруги и не поцеловал ее так, что у рыжего красавца глаза слегка помутились. После такого объятия Сюзо забыла все претензии. Она стала нежно размазывать на лысине капельки выступившей на ней испарины, а господин Гарпуа, развернув газету, сказал грустно и торжественно:

— По сообщению новой обсерватории на Атласских горах солнечная энергия все уменьшается и уменьшается. За последние недели это уменьшение приняло катастрофический характер… Мы не замечаем этого только благодаря накопленному землей теплу, но если будет так продолжаться, а пока это так продолжается, через пятнадцать лет солнце совсем погаснет… Но уже лет через пять земля покроется толстым слоем льда. У нас будет температура междупланетного пространства.

— Какая же это температура? — спросил Дюко неуверенным тоном.

— Двести двенадцать градусов ниже нуля.

Все умолкли. Хорошенькие кошачьи глазки Сюзо, а за нею и глаза всех с ужасом уставились на заходящее солнце. Красное и в самом деле какое-то холодное, заходило оно за такое же холодное стальное море и никого не грело косыми щупальцами. На мгновенье ясно представилось, как весь этот прекрасный, цветущий мир, оледеневший и молчаливый, кружится в темном пространстве, среди ослепительных, но никого не радующих звезд. Сюзо как-то невольно сползла. с колен своего житейского спутника, который, побледнев, как смерть, перевел глаза с солнца на страшную газету.

— Значит, всему миру?.. — спросил он.

— Предстоит смерть, — ответил Гарпуа.

Глава 7. Затрудненное уличное движение

Пред огромным, оклеенным плакатами и. рекламами зданием газеты «Matin» стояла такая огромная толпа народа, которая не собиралась в Париже, с самого того великого дня, когда черные орлы, покружившись над берегами Сены, повернули вдруг к широкому Рейну и с крыльями, опаленными алым пожаром, разлетелись по миру. Толпа была пестра и шумна, какою всегда, была парижская толпа, автомобили с трудом, разделяли живую стену, а трамвай, с охрипшим звонком, тщетно обращал на себя чье-либо внимание. Все смотрели на синее небо, на то самбе его место, где сиял ослепительный огромный шар — солнце, время от времени закрываемое легкими июльскими облаками.

— Оно светит на всю сотню процентов, — говорит какой-то человек с хризантемой в петличке. — Уф! Даже жарко.

— Это обманчивая жара, сударь, — возразил ему синеблузый слесарь, — эта жара идет из земли, входит к нам в пятки и оттуда бьет в голову.

— Говорят, что после зимы не будет уже ни весны, ни лета, — пробормотал торговец штопорами, — правда, зимою лучше пьется…

— Лучше пьется, — возмутилась торговка веерами, — куда денусь я с моим товаром, если не будет настоящей жары? Ведь иная дура, да простит мне святая дева эту брань, до тех пор не купит веера, пока не захлебнется в собственном поту.

— Если не будет весны, — грустно заметила сероглазая девушка, — не будет и любви.

— Будут влюбляться зимою, только и всего.

— Усач, угости шоколадом!

— Вы понимаете, — объяснил некий степенный человек в котелке и в очках, — когда речь шла о гибели отдельной страны, например Германии или России, то для жителей этих стран оставалось утешение, что другие государства, например Франция или Англия, еще существуют.

— Слабое утешение, — заметил кто-то, видимо, из эмигрантов.

— Нет, не слабое, ибо человек этот мог все-таки жить в других странах среди так называемых себе подобных. Но представьте себе всю землю, покрывающуюся слоем льда… Сегодня замерзла Скандинавия, завтра Англия и Дания, там мы и т. д. Бежать некуда…