На самом деле

22
18
20
22
24
26
28
30

Пацаны трясли банку, рассматривали светящиеся фигуры, рассыпали шарики по одеялу и складывали вручную обратно. Не работала машина времени. На третий день всем уже надоело, и Мишка унес банку в дом.

Потом вдруг резко похолодало, как это бывает летом в степи. Это когда всю ночь воет ветер, а потом обрушивается дождь, как в книжках про тропики. А утром — синее-синее небо, ни тучки, яркое солнце, но — бр-р-р — холодно!

Остается в такую погоду только читать книжки.

Ну, или еще эту банку трясти, да рассматривать.

Скучно, конечно, но по холодной грязи не побегаешь.

Бабушка сделала вкусные сладкие пироги. К вечеру обещала вареники с вишней. Вот Мишка ел пироги с яблоками, немного читал — совсем немного, потому что в школу еще не скоро. И выстраивал разные фигуры из шариков, подмигивающих разноцветно.

* * *

— Баб Вер, — кричали под высоким забором пацаны. — А Мишка выйдет, нет? Или чо он?

Баба Вера говорила, что Мишки нет, и вытирала глаза платочком. А когда пристали — где он, да как он, так она и ответила, что Мишку в больницу в район повезли. Зубы, мол, у Мишки. И простуда сильная. Вон, какая погода была. Просквозило.

Тут-то пацаны и задумались.

Во-первых, никакой скорой помощи никто вовсе не видел. Во-вторых, простуду лечат чаем с малиной — это все знают. В-третьих, какие там еще зубы?

— Сработало!

Кто сказал первым, уже и не вспомнишь. Это как-то хором получилось. Потому что все сразу поняли: у Мишки получилось. Собрал он ту неведомую фигуру, над которой бьются его родители в целой лаборатории. И у него все получилось. Вон, баба Вера плачет — неспроста же! Когда у Машки с того конца деревни были зубы — кто плакал? А вот когда Витька с воспалением зимой лежал — кто тогда плакал? Вот! Все же ясно?

Через день Мишка вышел к пацанам. Сказал, что пока играть не может. Сказал — нельзя еще день или два. И сидел на скамеечке, рисовал что-то на земле прутиком, смотрел с тоской, как играли в футбол.

Когда предложили рассказать, поделиться, как и что, отвечал лениво и скучно. Ну, мол, зубы сильно прихватило. И еще простуда. Вот — покашлял — слышите, нет?

Пацаны переглядывались понимающе. Ну-ну…

— А банку вынесешь?

— Чего ее выносить? — солидно отвечал Мишка. — День же на дворе. А ночью я спать буду. Мне чаю с малиной наведут — и спать. Может, потом как-нибудь…

* * *

Совсем-совсем потом, уже накануне дня отъезда, когда уже и батя приехал за Мишкой — классный у него батя, между прочим! Опять тогда разговаривали о близкой школе, о том, как там через год, через два, о том, кто и кем думает стать.

И Мишка тут вдруг и сказал, что вообще-то хочет стать историком.

Ну, тут все переглянулись, но ничего не сказали. Понятно же все. И батя потому приехал, что — ну, понятно, да? И Мишка переменился. И все эти болезни.