На самом деле

22
18
20
22
24
26
28
30

Теперь он днями сидел у окна и смотрел на море. Струна, которая за сердцем, натягивалась все туже и туже. Ныла.

Скоро зима.

Спазм

В аэропорте Николаю Михайловичу сразу понравилось. Все такие уважительные, улыбчивые. Ты еще ничего не спрашиваешь, просто осматриваешься в растерянности…

В растерянности, потому что тут все такое большое: высоченные потолки, огромные залы, в которых даже не слышно людского гула. А людей-то, людей-то! Но только остановишься в полной непонятливости, как тут же подходит симпатичная девушка в форме и спрашивает, чем может помочь, все ли в порядке. И не собирался ведь никого спрашивать, чтобы не посчитали старым дураком, а сам начинаешь улыбаться и разговаривать. Оказывается всё сразу простым и легким. Даже там, где положено быть сложным и непонятным — в зоне досмотра. И там улыбались, подсказывая насчет часов и ремня. Никто ни разу не посмеялся над старым.

Ну, а что? Старый и есть. Пенсия давно, внуки взрослые…

К внукам и собирался в этот раз. Они пошли в родителей, то есть, в его, Николая Михайловича, сына — такие же самостоятельные и деловые. Живут теперь на Севере, в полутора тысячах километров. А когда спрашиваешь насчет их «северов», насчет морозов, снегов, тундры и всякого такого, начинают смеяться. У них там от Гольфстрима, говорят, тепло и влажно. Не субтропики, в море сильно-то не покупаешься, но зелени полно, воздух свежий морской, народ душевный. В провинции народ всегда душевнее — это точно.

Теперь Николай Михайлович сидел в кресле возле своего выхода и ждал объявления о посадке. За высоким стеклом по широченному бетонному полю передвигались обманчиво неторопливые огромные лайнеры с разноцветным «оперением». Иногда один разбегался и вдруг взлетал, на какое-то мгновение как будто зависнув в воздухе. И все вокруг как будто замирало, а потом снова начиналось беспорядочное на вид движение.

Николай Михайлович немного боялся, но старался выглядеть уверенным и все повидавшим путешественником. Подумаешь, многотонная махина в прозрачном легком воздухе. Подумаешь, в самом деле, десять километров над поверхностью Земли. И невообразимая скорость — в десять раз быстрее его старого автомобиля. Не на десять километров в час быстрее и даже не на пятьдесят — в десять раз!

Но вот уже объявили его рейс. Сразу выстроилась очередь. А на Север-то летит не меньше народа, чем на южные курорты — отметил про себя Николай Михайлович, поглядывая на другие выходы.

Внизу их ждал автобус. Тоже огромный. Широкий, высокий, просторный. Двери закрылись раньше, чем началась толкучка. Сзади уже помигивал фарами второй — на всех мест хватит.

И поехали.

Сначала неторопливо, пропуская тележки с багажом и какие-то машины с разноцветными мигалками на кабинах. Потом вырвались на простор и прибавили скорости.

Справа оказалась целая очередь самолетов, готовящихся к взлету.

«Рулежка», — вспомнил Николай Михайлович умное слово. — «А там дальше — взлетно-посадочная полоса».

Вспоминать эти слова было легко и приятно — голова занималась почти тем же, как при разгадывании кроссвордов. Привычное дело успокаивало.

Дома он всегда покупал на неделю газет и разных сборников с кроссвордами. И новости там можно почитать, и кроссворд разгадать. Мозги должны трудиться! Хотя бы так.

Потом очередь гигантов закончилась, автобус резво летел дальше, чуть потряхивая на стыках бетонных плит. В сухой траве бродили суровые черные птицы, не обращающие внимание на рев двигателей. Вроде, не вороны. На скворцов больше похожи. Но почему черные?

Автобус обогнул поле с птицами, проехал мимо длинного бетонного забора, перевалился, притормозив через какие-то колдобины, снова прибавил. Ехать было удобно. Кондиционер гнал прохладный свежий воздух. Панорамные стекла позволяли смотреть во все стороны.

Все ехали и ехали. Им, наверное, привычно.