Высшая мера

22
18
20
22
24
26
28
30

В Гусаровке любили Никифора, уважали. Человек тихий, честный, к тому же грамотный: если нужно какую бумагу составить, к нему на поклон идут. На поклон — это только так говорится. Славкин дед всегда рад помочь любому.

Сейчас, глядя, как внук мигом прикончил молоко и краюху хлеба, как крошки подобрал на клеенке, старик подавил вздох, опустил глаза и сказал:

— Надо нам с тобой, хлопче, в город подаваться.

— Зачем, дед? Тут у нас хоть хлеб есть.

— Землица, конечно, малость кормит, это точно. Только не в одном хлебе суть, Славка. Надоело мне в этом закутке: то одна банда, то другая, и все лютуют, житья нет. Хорошо еще — про батьку твоего не дознались.

— А в городе красные? Может, и отец там?

— То-то и оно. Найдем его, тогда легче будет.

— А у отца, наверное, есть револьвер… ага, деда?

Никифор улыбнулся:

— Должно быть, есть — как-никак, полком командует. Только… — дед сразу посерьезнел, — только поменьше болтай об этом. Особенно здесь.

— Что я маленький!? — обиделся, Славка. — Я и раньше молчал.

Слово «раньше» скорее всего относилось к тому времени, когда Славка был ростом как вон тот обшарпанный табурет. Иван Тимчук, отец Славки, был тогда арестован за агитацию против царя. Наборщик губернской типографии, он вместе с другими подпольщиками был сослан на Соловецкие острова. Мать, и раньше постоянно хворавшая, не выдержала удара, умерла. Тогда-то вместе с дедом они и переехали из города в Гусаровку.

А в прошлом году здесь появился и отец.

Во главе отряда красной конницы, после короткого боя с бандитами атамана Хмары, он проехал через все село. И долго сжимал костлявые плечи Никифора — отца своего. И по спине хлопал Славку…

А когда настало время уезжать, отец расстегнул мешок защитного цвета и положил на стол сухари, колбасу вареную и два кусочка серого сахара. Какой-то кавалерист, бывший в хате, сказал:

— В обозе еще мука есть. Может, оставим полмешка, а, комполка? Живут-то они не дай бог…

Отец подумал, погладил пальцами щетину на подбородке и печально покачал головой:

— Не имеем полного права.

Вечерело. Закат тогда был оранжево-золотистый и широкий, будто огромная Жар-птица взмахнула своими крылами. Славка с дедом стояли у старой мельницы, полуразрушенного ветряка, где несколько часов тому назад красные конники рубили бандитов. Мимо проходили войска: покидали село. Славка сперва махал картузом вслед, потом перестал — устал, наверное. За эскадронами летели пулеметные тачанки, орудия и снова конница.

Где-то впереди, за пыльной, оседающей на стерню завесой, скрылись отец и его боевые друзья.