– То отправили бы меня в монастырь до Страшного Суда!
– Брат! Дочь моя! – послышался растерянный голос Пьера. – Ну что вы ссорить!..
Я мысленно призвал на помощь Святого Бенедикта и переступил порог. Огонь свечи сделал тайное явным: пустой котелок посредине, три фигуры – две в белых плащах, одна – в темном. Лицо Анжелы все еще хранило следы обиды, Ансельм казался невозмутимым, а нормандец – слегка испуганным,
– Мир вам, дети мои, – вздохнул я. – Сейчас отлучить вас от Святой Католической Церкви или чуть погодя?
– И ввергнуть в геенну огненную, – печально отозвался Пьер. – Где быть крик, вопль и скрежет зубный…
– Зубовный, – я покачал головой. – Вы безнадежны, брат Петр! Итак, не слышу мольбы о пощаде.
– Пощадите, отец Гильом! – тут же забубнил Пьер. – Ибо не делать я ничего грешного, а лишь относить сей юнице ужин, дабы не помереть ей с голода.
– Пощадите, пречестной отче! – в тон ему загнусил Ансельм. – Ибо пришел я в хлев сей, дабы не оставлять брата Петра наедине с юницей, как и велит устав Святого Бенедикта. И не возжигали мы огня, дабы не видеть ее лика, – как опять же велит наш устав!
– А меня и щадить не надо, – достаточно нагло заметила юница. – Если монахам нельзя общаться с девицами, то девицам общаться с монахами никто не запрещает.
– Отлучу, – решил я. – Отторгну негодные члены от тела церковного…
– …Как паршивых овец от стада, – подхватил Ансельм. – А что, отец Гильом, вы можете.
Я присел рядом с молчаливо сопящим Пьером, в очередной раз прикидывая, как бы на моем месте поступил Святой Бенедикт. Ничего путного в голову не приходило.
– А речи мы вели невинные, – продолжал наглец Ансельм, – даже душеполезные, ибо говорили о преимуществах любви духовной над любовью плотской. И как пример злопагубности последней, читали альбу, которую вы, отец Гильом, вероятно, слышали, стоя за дверью.
– Ага, – подхватил Нормандец. – Мы это… душеполезно разговаривать!
– Кыш! – не выдержал я. – Бегом! И смотрите – кого поймаю, ей-богу, придушу!
Братьев как ветром сдуло. Анжела улыбнулась и, как ни в чем не бывало, пожелала спокойной ночи.
…Брат Петр уже вовсю похрапывал. Я отозвал Ансельма в сторону и кивнул на скамью. Итальянец пожал плечами:
– Не надо, отец Гильом. Сейчас вы скажете, что я – человек еще молодой, а в моем возрасте мирские соблазны особенно пагубны. И что я не должен потакать не только своим слабостям, но и слабостям таких смиренных братьев, как наш брат Петр. И что чтение стихов о любви – недостойное занятие для брата-бенедиктинца…
– Ну-ну, – вставил я. – Продолжай.
– Продолжаю, – Ансельм помолчал мгновенье. – А если серьезно, то я действительно не хотел отпускать брата Петра одного к этой юнице. И не потому, что они могли предаться блуду прямо в стойле…