Умереть и воскреснуть, или Последний и-чу

22
18
20
22
24
26
28
30

Дочь, Анастасия Николаевна Дудицкая, получила прекрасное домашнее образование, в совершенстве владела тремя языками, играла на гитаре и клавесине, который каким-то чудом попал в здешние края, знала приемы сиамской борьбы. Но применить все эти таланты в Ломовском уезде Илимской губернии было никак невозможно.

Ее приняли в гувернантки к малолетнему наследнику графа Нахметьева, владельца Тутоловского и еще десятка других рудников в разных частях губернии. Граф был щедр и весьма либерален. Казалось, будущее Насти обеспечено. Однако проработала она в особняке Нахметьевых недолго. Девушка сразу приглянулась старому ловеласу. Он выбрал подходящий момент и… Только умело проведенный прием спас ее девичью честь.

Можно себе представить бешенство графа. Настю, понятное дело, немедленно погнали со службы. Для родителей она сочинила весьма убедительную историю — боялась, что отец не стерпит обиды, и тогда быть беде. Но истина вскоре выплыла на свет — графская прислуга проболталась. Теперь вся волость знала, отчего «барин» цельных две недели ходит с рукой на перевязи.

Николай Павлович вызвал графа на дуэль, а когда Нахметьев отказался, дал ему пощечину. Охрана избила профессора и вышвырнула из дверей конторы в сугроб. Никто не смел помочь потерявшему сознание старику. Пока Насте сообщили об отце, пока она примчалась к нему, он успел обморозиться и схватить тяжелейшее воспаление легких. Об антибиотиках в здешней больнице и слыхом не слыхивали. Словом, похоронили Николая Павловича через двенадцать дней.

Впоследствии господин Нахметьев охолонул, пожалел о случившемся, искренне посочувствовал вдове, прислал письмо с извинениями и конверт с круглой суммой. Но отца этим не вернешь. Настя хотела швырнуть деньги графу в лицо, но, стиснув зубы, сдержала порыв: брат за зиму вырос из одежек и по весне ему нечего было носить. Кормить семью некому, а последние деньги ушли на лечение и похороны.

Мать за время болезни мужа истратила все свои невеликие силы, исхудала и за считанные дни постарела лет на двадцать. Отныне ее удел — отчаянная слабость и непрерывные головные боли. А значит, ей нужен уход, дорогие лекарства и хорошее питание.

И теперь Настя с утра до ночи шьет женам рудничных инженеров и конторщиков платья да жакеты по ромейским и галльским выкройкам. Надо полагать, сама фасоны выдумывает — где ж ей взять такую ценность?.. О замужестве и не мечтает — по крайней мере, до тех пор, пока не выучится в гимназии братик. Да и потом… Разве больную мать одну оставишь?

С ярмарки Настя уехала домой, найдя местечко на порожней телеге, которая возвращалась с торжища. Возница прикатил на ярмарку с десятком мешков муки, с окороками, бочонками масла и другой провизией, а домой вез какую-то длинную штуковину, тщательно обернутую в рогожу. То ли ружье, то ли что получше. Лихие нынче времена.

Настя уселась на присыпанную мукой солому, положила на колени торбочку с отрезом и сладостями. Мы договорились встретиться на том же самом месте на следующий год. Я проводил Настю, помахал вслед рукой, прекрасно зная, что мы никогда не увидимся.

«Милая девушка… Еще одна милая девушка, которая не для меня — обложенного волка, — думал я, возвращаясь на ярмарку. — Разделив мою судьбу, Настя тоже станет мишенью, и вряд ли я сумею уберечь ее от смерти или иного лиха».

Распустив остатки партизанского отряда, я перешел на нелегальное положение. Законспирировался как следует — пришлось повозиться, но зато у меня была надежная легенда и почти подлинные документы аж до седьмого колена.

Сдаваться я не собирался и задачу перед собой поставил не то что многотрудную, а пожалуй, и вовсе невыполнимую: выявить и истребить под корень тех, кто устроил бойню в Нарыме, в штабе Армии Белого Солнца.

В прошлый раз «змеюки» истребили колонну и-чу на кедринской бетонке, но потом мы достали их — всех до единой. Однако тогда у меня были бойцы, а теперь придется начинать с нуля. Значит, первым делом надо звать подмогу.

Самое трудное было найти кого-то из своих. Из тех, кто не просто зарылся в ил, боясь высунуть голову на поверхность, а продолжает действовать. Не могли же перебить всех до одного. Обязательно кто-то уцелел. Значит, надо искать. Как долго? Сколько понадобится. Быть может, несколько лет. Всю жизнь… Да какая разница? Что мне еще оставалось делать? Разве что уйти за кордон — туда, где Гильдия до сих пор в почете. Вот только не могу я жить на чужбине, загнусь я там от тоски. Видит бог, загнусь — и года не пройдет.

О судьбе двоих своих товарищей узнал я довольно скоро. Мы условились давать в газету «Биржевой вестник» заранее условленные объявления: «куплю» — «продам». И вот в одно прекрасное утро раскрыл я запоздавший на неделю номер «Вестника», пробежал его глазами и нашел в уголке на последней странице обведенные в рамочку семь строк: «Сниму в Канске квартиру с мебелью на длительный срок. Недорого, срочно. Вдовец без вредных привычек. Порядок гарантирую. Нижняя Уда, почтамт, Павлу Нилову, до востребования». Что означало: Миллер погиб; Петров направляется в Канск и отлеживаться не собирается; хвоста нет; срочно нужна надежная ксива.

Ловцу Игорю Петрову, вместе с которым мы перебили ночнух и партизанили в тайге, непременно надо было помочь. Вдобавок он был нужен мне как связующее звено с Каменской губернией. И я, собрав нехитрые пожитки, рванул в уездный городок Канск.

Меня перехитрили как последнего мирянина: история с беглым и-чу, который ищет моей поддержки, была изобретена Охранкой. А канал связи выдавили из Петрова пытками. Почему опытный Истребитель Чудовищ не смог заговорить себя насмерть или хотя бы запечатать свой рот — понятия не имею. Возможно, жандармам удалось взять кого-нибудь из его родных или в их арсенале появились мощные магические приемы. Так или иначе, Корпус Охраны все разыграл как по нотам. Газета попала мне в руки, и я тотчас устремился навстречу виселице.

Продумывая детали предстоящей операции, жандармы не учли одну малость — мое звериное чутье. На самом пороге явочной квартиры я вдруг ощутил: что-то не то. Необъяснимое чувство тревоги. А я привык доверять своей интуиции.

Спускаться по лестнице не имело смысла — в парадном уже была толчея. И я понесся наверх. Зачем? Ведь до соседних крыш слишком далеко: дом одиноким утесом высился над торговыми палатками и сквером. Очутившись на крыше, я обнаружил, что дом окружен плотным кольцом, а может, и не одним.

Засевший около трубы наблюдатель тут же покинул свою позицию и прямым ходом направился к земле, намереваясь поближе ознакомиться с недавно уложенной брусчаткой. Если бы можно было скинуть вниз всю жандармерию страны…