Ангел Спартака

22
18
20
22
24
26
28
30

Мало ты знаешь, знаток заговоров! Сегодня, в самый разгул, когда народ угощением давился, поговорил со мною один пастушок. Молоденький такой, безбородый. Поговорил, привет от Публипора Апулийца передал. И со школой не так просто. Есть Крикс, а есть и Другой.

Но я же могу не отвечать?

— Передай вашему... вашему главному. Чем больше успех, тем больше помощь. Спешите! Разбойничьей шайке дадим медь, отряду — серебро, войску — золото. Передай.

— Передам, Прим. Не забуду.

Только кому передавать? Главный-то у нас кто? Крикс — он в школе, Публипор на пастбище горном. Братья Ресы? Так они только со своими шепчутся. Учитель? Но он ни разу ни о чем даже не спросил.

Кому же рассказать-то?

— И еще... Папия, мы должны решить сразу. Всей власти мы вам не отдадим и о власти говорить пока не будем. Когда у вас появится войско, когда вы станете бить легионы — тогда и поделим. По справедливости. Но тебе... Могу обещать, что имущество твоей семьи будет возвращено. Твои дети станут сенаторами. Этого можешь главному не передавать.

— Угу.

Хотела я ему сказать, напомнить хотела. Из-за таких предателей, как он, и погибла Италия, семья моя погибла! Но — смолчала, потому что поняла: не шутит сенатор. И те, кто с ним, — не шутят. Мы-то пока только о бунте и мечтаем, а «они» уже, выходит, власть делить собрались? «Они» — но кто «они»?

— Насчет оружия... Сейчас, именно сегодня, не выйдет, но через четыре дня из Рима в Помпеи повезут гладиаторское оружие для тамошней школы. На сотню человек хватит. Точное время и маршрут сообщу завтра.

— Только не забудь, Прим!

Поглядела я вокруг, зажмурилась. Вот и все! И сомневаться поздно, и мыслями ненужными себя мучить. Все решили без тебя, Папия! Без тебя, только теперь твой черед пришел. Как это я тогда сказала? «Кем бы он, Другой, ни был, у нас тоже есть что предложить»? Вот теперь действительно — есть!

— Я пойду, Папия. Спешу!

— Я тоже спешу, Прим, очень спешу, но из таберны так не уходят. Ты же «волчицу» подцепил, а даже вина ей не взял. Люди — они с глазами, не только нас приметили, но и то, что винцо на столе — мое. Так что придется нам слегка обождать. Между прочим, земли нашей семьи, те, что у Беневента... Их купил ты, правда?

Антифон

— Как блюсти Закон, Учитель? — спросила я однажды. — Можно карать нарушителей, устрашая прочих, но разве в силах мы остановить нечестивца, решившего в сердце своем переступить заповеди? Ибо... То есть... Я расскажу Тебе притчу, Учитель!

Он засмеялся. Редко я слыхала такой смех.

— И о чем твоя притча, обезьянка?

— Это притча... Притча о засеянном поле. Когда заколосится хлеб, прилетят к полю твоему жадные птицы и сядут на деревья, что растут вокруг, алкая твоего зерна. Как уследить за каждой? Прогонишь одну — прилетит дюжина, убьешь дюжину — прилетит тысяча. Ты сможешь побеждать птиц, но хлеб твой все равно будет расхищен.

— Умница!

Сел рядом, взглянул мне прямо в глаза.