Ангел Спартака

22
18
20
22
24
26
28
30
* * *

— Это то, что мы можем предложить. Решайся, Спартак! Такого случая больше не представится. Италия — и ты. Договорились?

— Италия — и я... Договорились, Папия Муцила! Но если я — это я, значит, Италия — ты?

— Нет, я не Италия. Я — твой ангел, Спартак!

Антнфон

Его сын сейчас — седой старик. Беспощадно Время... В детстве он все время расспрашивал про отца — и меня, и Аякса, и тех немногих, кто уцелел. Каждый рассказывал свое, и мальчик сам выдумал сказку — сказку про Великого Спартака, Спартака-Победителя. Теперь он рассказывает ее внукам.

Лет пятнадцать назад, когда мы вели переговоры с консулом Марком Випсанием Агриппой, тот так же просил: «Расскажи!» Для Агриппы Спартак тоже сказка: вождь погиб, когда будущий соправитель Цезаря Младшего только надел детскую буллу. Я рассказала — многое, очень многое, старые секреты уже никому не опасны. Рассказывала и другим, но каждый раз понимала, что и это — сказка. Я не забыла, память еще тверда, но Время изменило краки, исказило рисунок. Мы помним лишь то, что хотим, и каким хотим. Лицо, глаза, улыбка... И я не могу сказать, помню ли я Спартака — или только образ его, сотворенный Памятью?

Лишь голос врезался в душу — острием кипрской бронзы по мрамору. Голос, сказавший мне в ту ночь: «Хочешь стать моим ангелом, Папия Муцила? Да будет так!» Мне никогда не снится этот голос. Я его просто слышу.

* * *

— Здравствовать и радоваться! — отчеканил конный декурион, появляясь в дверях. — Докладываю! Прибыл. Да! Могу ли приветствовать сиятельную Фабию...

— Замок, — кивнула я. — И задвижка тоже. Здравствуй, Феликс. Заходи.

Гай Фламиний, уже устроенный мною на табурете возле окна, на «Здравствуй!» не сподобился. Впрочем, его негромкое ворчание можно было истолковать и так.

Оглянулась. За окном солнышко светит, под окном — шум голосов. Душновато, жарко. Летний капуанский денек, самый обычный. И два героя — в моей комнате и не на привязи. Делать нечего, сама позвала!

Аякса нет. У одноглазого своя служба.

— Прибыл! — повторил Феликс Помпеян, справившись с задвижкой. — Приветствовать...

— Хозяйки нет, — вздохнула я, сообразив, что даже не придумала, куда деть ее, сиятельную. — И не будет. Пока.

Поглядела на клепсидру — кончилась вода, а перевернугь не догадалась. Ничего, солнце не за тучами, можно и по солнцу.

— Пойду, наверно, — поэт выразительно взглянул на Феликса, затем на меня. — Надо...

Ох ребята, ребята! И не скажешь, не объяснишь.

— Не надо! — отрезала я голосом, что у твоего центуриона. — в городе очень жарко. Душно. Будем сидеть здесь! Ты будешь... читать стихи. Ясно? А мы с Феликсом слушать. О кувшине вина я не забыла — озаботилась. Потратилась на фалернское ради такого случая. И об омаре вовремя вспомнила, послала мальчишку в ближайшую лавку. А то обидно, два раза показали, ни разу не пробовала. Вот он, красавец, клешней грозит!

— Стихи? — Брови декуриона полезли вверх. — Стихи — песня. Служат. Нет. Служит. Подъем боевого духа Да. Исполняется каждый день. На строевой подготовке Петь полагается громко. Да! Команда: «За-пе-вай!»

Бедняга Гай застонал, и я поспешила вмешаться:

— Сейчас ты, Феликс, нальешь всем вина... Нет, я сама налью, а то ты перепутаешь. Вино хорошее, вода горная со снегом, мы сядем, потом Гай будет читать свои стихи...