Жар-цвет

22
18
20
22
24
26
28
30

— Он все жалуется мне, что внутри у него все ледяное, а кожу будто поливают кипятком. Я дал ему согревающее питье — он стал уверять, что оно замерзло у него в желудке… А потом вдруг вопит: — Ах, из меня выходит облако, и я обращаюсь в пар!.. И вот тут вскоре и началось это…

— Что это? Вы еще ничего не говорили мне, мистер Моллок!

Врач недоуменно пожимал плечами:

— Очень интересный и редкий больной ваш приятель, дорогой граф. Он продолжает озадачивать меня чудесами. Когда я оставил его, у него началось кровяное выпотение: одно из самых редких явлений, какие случается наблюдать врачу…

— Что же это значит?

— Значит-то понятно что! Вследствие бурного течения разрушительной болезни клетки эпидермы слишком раздрябли, потеряли свою сдерживающую энергию, и открылось кровотечение через поры. Остановить его — вне средств медицины. Если оно не прекратится само собою, больной медленно, капля по капле, потеряет свою кровь и умрет… Надо благодарить бога за одно: это не слишком мучительная смерть, как раз та самая, что избирали стоики — Сенека, Тразея и другие, открывавшие себе жилы в ваннах.

Граф поспешил послать за фаэтоном и вместе с Моллоком помчался к Вучичам.

— Нехорошо, совсем нехорошо… — встретил их осунувшийся старый Вучич.

— Послать бы за священником? — предложил Моллок.

Больной услыхал.

— Разве я умираю? — тихо спросил он.

— Нет, но…

— В таком случае— оставьте меня в покое…

— Многие чувствуют себя легче, исполнив христианские обязанности.

Алексей Леонидович долго молчал. Потом сказал:

— Нет. Ей все равно — кто верит в крест или полумесяц, целует туфлю папы или руку цареградского патриарха, ходит в костел или в церковь, в мечеть или в синагогу… Мне это не поможет. Не хочу.

— Бредит, — шепнул Моллок.

Старый Вучич согласно кивнул глазами, но граф Гичовский переглянулся с Зоицей, и она, страшно бледная, вышла из комнаты, пошатнувшись в дверях…

Моллок приподнял одеяло и жестом пригласил графа Валерия взглянуть на постель больного. Гичовский едва стерпел, чтобы на ахнуть громко; на совершенно розовой простыне бессильно лежали исхудалые ноги Дебрянского, покрытые ярко-красными пятнами крови, неустанно выступавшими из тела, подобно росе…

— Это уже четвертую простыню мы меняем! — тихо сказал Вучич, с глазами, полными слез. Зоица возвратилась и стояла на коленях у кровати умирающего жениха, бессильно припав головою к железной перекладине…