— Рановато для лова.
— Рановато?! Вспомни-ка прошлый год: рыба пошла на десять дней раньше!
Тут им почудилось, будто кто-то вошел в дом. Глядь — и впрямь, у дверей стоял странствующий монах. Яркое пламя сосновых поленьев осветило серое одеяние.
— Да это святой отец! А мы тут с женой решили отпраздновать начало лова. — Рыбак покосился на жену. — Угости-ка, что ли, его лапшой…
Жена положила в чашку немного лапши и подала монаху.
— Благодарю. — Монах поднес миску ко лбу[98] и присел на край веранды, покрытой бамбуковой плетенкой. — За угощенье — спасибо. Только вот что я скажу: откажитесь от вашей затеи. Богомерзкое это дело.
Рыбак рассмеялся.
— Говорите, дурное дело — ловить рыбу? Что же нам делать с женой — с голоду помереть?
— Дурное это дело, — повторил монах, — убивать живых тварей. Вас постигнет страшная кара.
— Отец мой и дед промышляли кету. Вот и я живу этим.
— И все же лучше вам обождать, хоть несколько дней.
— Несколько дней? А разве потом это будет не богомерзкое дело?
— За два-три дня кета успеет пройти, так что грех ваш будет не столь велик.
— Вам, святой отец, ведомо, когда пойдет рыба?
— Да. — Монах кивнул.
— Значит, я не ошибся! — обрадовался рыбак, однако слова монаха засели у него в голове.
Он помолчал. Монах принялся за соба.
— Значит, меня ожидает кара? — переспросил рыбак.
— Страшная кара. Вы низринетесь в Мир скотов и в будущей жизни воплотитесь в собак.
Монах доел лапшу и поставил миску на пол.