Душница

Лебедь немного ревновал. Ворчал, что Сашку не узнать, что водится не пойми с кем. Потом однажды был замечен в кино под ручку с Сидоровой — и вынужденно перешёл к глухой обороне. В школе Лебедь соблюдал конспирацию, делал вид, что с Сидоровой не знаком. Сейчас тоже устроился рядом с Сашкой, хотя нет-нет, а направо вниз поглядывал. Сашка тоже поглядывал: Сидорова была в компании с Настей и Гордейко, что-то шептала им обеим и прыскала в кулачок.

Защита, как обычно, проходила в зале Малой академии. Родителей усадили в первые ряды, рядом с учителями. Там же был и Курдин: прохромал вдоль сцены, приметил ближайшее пустое место и опустился в него; трость пристроил сбоку.

Начали с традиционных речей: вы пересекаете рубеж, не средние, а старшие классы, первое серьёзное, настоящее дело в вашей жизни, взросление, поступок, ура-ура…

Лебедь то и дело проводил ладонями по штанам, мял в руках папку и в конце концов не выдержал:

— Слушай, они нарочно, да? Хуже пытки!

Он выступал первым.

Выступил, кстати, хорошо, почти сразу успокоился, говорил ровно и уверенно. Сашка обзавидовался: пока дойдёт очередь до него, от мандража можно собственное имя забыть, не то что…

В который раз он напомнил себе: я ведь не буду врать, я расскажу им правду. Да, не всю, да, ту, которую они хотят услышать. Всю я и не знаю, вообще-то; всю — только дед…

Он покосился на шар, привязанный к ручке сидения. Тот молчал.

После Лебедя выступала Жирнова, тараторила и бледнела, едва не опрокинула трибуну. Потом был Рыжий Вадя и ещё несколько шалопаев, слушать их не имело смысла: наверняка списали, — им влепят по необидной «шестёрке», не им даже, а их богатеньким родителям, и переведут на следующий год, снова на контрактное.

Отстрелявшийся Лебедь теперь осмелел, зубсокалил, вертелся, химичка ему даже замечание сделала. Мама Лебедя, сидевшая в первых рядах, оглянулась и посмотрела с укоризной — он покраснел.

Сашка никак не мог собраться. Вот уже Настя выступила — все хлопали, она спустилась со сцены зардевшаяся, её отец подал руку, шепнул что-то на ухо. В форме, с погонами, он выглядел внушительнее всей комиссии в полном составе.

Вот пошёл Грищук, этот нудил, все зевали, а Лебедь окончательно угомонился и даже задремал.

Всё-таки начну со стихотворения, подумал Сашка, так будет ярче. Прочту «Балладу», она недлинная и многим нравится.

Грищука наконец лишили трибуны: похвалили, но попытку «ещё кое-что добавить» сурово пресекли. Объявили Курдина.

Тот встал почти легко, но шёл, опираясь на трость. Медленно; может, и не собирался выдерживать паузу, а выдержал, все следили за тем, как он поднимается на трибуну, как пододвигает микрофон и кладёт перед собой папку.

— Здравствуйте. Вы все знаете, какая у меня тема. Я писал про своего деда, про Альберта Аркадьевича Курдина. Это очерк, а не статья в энциклопедию, даже не curriculum vitae. Проще было бы, конечно, статью. Я и хотел статью, но, знаете, дед про себя уже сам столько написал… и дед, и критики, которые исследовали его творчество. А я хотел сказать о том, о чём никто не скажет. Это такое дело… сложное. Я много чего понял, пока писал. Вот есть человек, при жизни он разный, и плохой, и хороший. Все мы хотим, чтобы о нас помнили только хорошее, мы тогда сами как бы становимся только хорошими. Хорошими, но не живыми, вот что. Это тогда уже получаемся не совсем мы, только кусочек нас, какая-то одна наша роль, а в жизни мы проживаем их не одну и не две. Это, — уточнил Курдин, чуть покраснев, — дед писал, про роли. Я думаю, он заслужил, чтобы его помнили живым… настоящим. Поэтому я расскажу то, о чём он сам никогда не рассказывал, только писал в дневниках.

Курдин помолчал, закусив губу. Каких-то пару секунд, но Сашка понял: он до сих пор сомневается, стоит ли…

— Ну вот. Вы все знаете, дед стал известным не сразу. Актёры хорошие идти к нему не хотели, старые пьесы все уже, как он пишет, были ставлены-переставлены. И вот он работал в Народном театре, «это всё было уныло и унизительно, и совершенно беспросветно». А потом дед прочёл «Горное эхо» Турухтуна. Поэма тогда как раз была очень популярной, и дед решил, что надо из неё делать спектакль. Он договорился с Турухтуном. То есть как договорился… контракт подписали, но дед внёс туда один пункт… Потом из-за этого пункта они сильно поссорились.

Сашка сидел, и слушал, и не сразу заметил, что руки у него трясутся. Он зажал их между коленями.