Торро!
Пыль!!!
…Р-р-раз! Теперь уже дю Бартас на земле. Падает, встает, упирается руками, упирается в скалу, в гору, в землю, ту, что на трех китах. Атланту было легче, земля просто давила на плечи, земля не хватала его здоровенными клешнями, не поднимала в воздух, не швыряла наземь, как жабу… Неужели лопатки? Пыль, проклятая пыль!..
…А-а-а-а-а-ай!! Эх!..
Да, это уже не Атлант! Это Антей. Оторвали бедолагу от земли…
— Батька! Батька! О-са-вул! О! Са! Вул! Не-мец! Не-мец! Бар-та-сен-ко!
Шевалье повержен, но огромная лапища Ладыжника рывком поднимает его с земли. Казарлюга что есть силы лупит пикардийца ладонью по спине.
— То-то! А вы, бабы, — это уже всем прочим, — учитесь! Может, лет через двадцать и выучитесь!
На лице у дю Бартаса столько пыли, что я даже не могу понять, расстроен ли он таким исходом. Наверно, расстроен!
— Поздравляю, дорогой друг! Вы дрались как лев!
— Увы! — вздыхает пыль. — Сей жантильом оказался мне не по зубам! Что за боец! Однако же, дорогой де Гуаира, могу сказать, как и король Франциск под Павией: потеряно все, кроме чести!
— Панове зацные!
Мы оборачиваемся. Пыльные усачи теперь стоят слитной толпой. Впереди — могучий Ладыжник.
— То не желают ли панове добродии горилки выпить? После такой баталии — не во грех!
— Пан Бартасенко желает, — улыбаюсь я. — Пан Бартасенко в полном изумлении от превеликого мастерства пана отамана!
Батька Ладыжник степенно кивает.
— Отож! Да пан Бартасенко и сам — боец моцный. А не спросит ли его пан добродии: отчего это столь славный лыцарь до сих пор не в казаках?
От затона несет гнилью и сыростью. Брошенные лодки тычутся острыми носами в белый песок. Высоко в небе — чайки. И здесь тоже чайки — деревянные, вырубленные из цельных стволов. В Гуаире такие лодки называют «чатос». Даже имя в чем-то сходно.
Тихо, очень тихо…
Чайки…
ebooksa