Небеса ликуют

22
18
20
22
24
26
28
30

Брат Азиний потоптался по песку, нерешительно взглянул.

— Садитесь, — вздохнул я. — Ну, что там у вас?

Попик бухнулся на песок. Я покосился на знакомую лысину.

Лысина исчезла. На ее месте красовалась высокая казацкая шапка с красным верхом. Под шапкой торчал прыщавый нос, а ниже…

Господи! Опять «перевоплотился»! Сорочка, черкеска, шаровары, желтые сапоги, тугой кушак. Хорошо еще, саблю не навесил!

— Не мудро ли будет, монсеньор, остаться мне тут на некоторое время, дабы исследовать местность сию… Я застонал. Тоже мне, Боплан нашелся!

— …многими праведниками изобилующую?

— Какими, к чертям собачьим, праведниками? — возопил я. — Это же Сичь! Здесь запорожцы! Они латинских попов с соломахой жрут!

— Отнюдь! — бойко возразил попик. — Прослышал я, что находится неподалеку обитель Межигорская, своими отцами славная, также и по берегам Борисфена живут отшельники, пещеры себе изрывшие. И чую, исходит от сей местности свет истинной святости!..

— Это православные, — вздохнул я. — Схизматики, понимаете?

— Схизматики? Как же так? — Прыщавый нос огорченно дернулся. — Неужто все сии достойные мужи — схизматики?

— Все! — подтвердил я, и брат Азиний горестно поник головой.

Внезапно мне стало его жаль. Послали дурака святых искать!

— Также рассказал мне некий отрок… Я поперхнулся. Опять?!

— …в здешней таверне в услужении пребывающий… (Послышалось знакомое чмоканье.)

— …о дивной истории, случившейся в городе Каневе. Когда черкасы-разбойники три года назад сей город взяли, попалась им в руки девица, дочь родителей праведных и сама рвением к вере известная…

— Католичка? — безнадежно поинтересовался я.

— Да! Да! Отрок сей это твердо знает! И учинили над ней черкасы насилие гнусное, были же они в числе немалом, а именно сто сорок семь человек. Однако же заступничеством Господа свершено было чудо: не повреждена оказалась девственность, и встала сия девица, и пошла ногами своими в храм, и помолилась Святой Деве. Через положенный же срок родила она младенца, причем девственность ее при том отнюдь не… Под моим взглядом он осекся, замолчал, вновь потупился. А хорошо бы длинноухому вернуться с этакой историей в Рим!

— Увы, монсеньор, увы! Тяжек мой путь и труден! Кстати, сказать я должен, что ждет вас некий юноша, именуемый Филоном, пришедший, по его словам, по делу важному…

— Давно?