Тиу виновато развёл руками:
– Слшк блш. Нам мла сил.
Дверь, скрипнув, открылась. Харюк вошёл, держа в одной руке корзину, в другой – небольшое деревянное ведро с водой. Вслед донеслось недовольное ворчание часового:
– И чего зря еду переводить? Всё равно утром всех в расход.
Харюк между тем выложил из корзины на вышитый рушник порезанный крупными ломтями хлеб, куски холодного мяса, пару головок плоского синего лука размером с хороший голыш, чеснок, пучки петрушки и укропа, кринку с ледяной простоквашей, десятка полтора жёлтых сочных дуль и главное блюдо, без которого не обходится ни одно хохляцкое застолье – ароматное, душистое сало.
Его тяжёлый взгляд задержался на неподвижно лежащем матросе, глаза сошлись к переносице, кожа на лбу сморщилась так, что юноше послышался скрип, показалось, что из зрачков блеснули молнии.
– Вставай, паря! Вечерять будем.
– Он не мо… – слова застряли у юноши в горле. Потянувшись так, что хрустнули кости, Булыга сел, привалившись спиной к бревенчатой стене.
– Спасибо, батя, что разбудил. Хоть барон и обещал, что утром расстреляет, но ночь лучше провести на сытый желудок.
Извиняйте, – запустив пятерню в прореху тельняшки, матрос с наслаждением почесал в нескольких местах. Вытащив руку, он поднес ладонь к глазам.
– Гадость какая-то прилипла, вот кожа и зудит.
Константин посмотрел на две свинцовые пули и несколько металлических осколков, лежащих на ладони Булыги, и ему показалось, что именно они некоторое время назад были в теле матроса.
– Ты не меня, ты вон деваху благодари. Эт она тебя на ноги поставила, а то спал бы ты, матросик, до второго пришествия!
– Деваху? – гимназист удивлённо закрутил головой по сторонам.
Харюк кивнул головой на Виу. Булыга мягким, кошачьим движением вскочил на ноги. В его огромной лапе утонула маленькая голубая ладошка. Мгновение он разглядывал тоненькие пальчики, расположенные в два ряда.
– От имени трудового народа и от себя лично прошу принять горячую революционную благодарность, гражданка!
Склонившись, он нежно поцеловал теплую кожу.
– Тр-р-р! Хрп! Иу-у! Цвик-цвирк-цвик!
Виу стала темно-синего цвета, на глаза навернулись фиолетовые слёзы. Тиу в отчаяние тряс небольшую серую коробочку, из которой по– прежнему доносились хрипы и треск.
– Нш лингхр грк.