Голубой лабиринт,

— Что же?

— Он сказал, что пришел попросить у меня прощения.

— Прощения? — переспросил Пендергаст, чрезвычайно удивленный этим.

— Да.

— И что ты ответил?

— Я простил его.

Пендергаст переступил с ноги на ногу. Он почувствовал, что спутанность сознания и физическая боль начинают возвращаться к нему, и это повергало его в отчаяние.

— Как именно он просил прощения? — спросил он резче, чем хотел.

— Он плакал. Он чуть с ума не сошел от сожаления.

Пендергаст покачал головой. Было ли это раскаяние искренним, или Альбан решил лишь пустить в ход одну из своих жестоких уловок, применив ее на своем доверчивом брате-близнеце?

— Тристрам, — начал он, — я отправил тебя сюда для твоей же безопасности после того, как твоего брата убили. Я пытаюсь найти убийцу. Ты должен оставаться здесь, пока я не решу это дело и не… разберусь кое с чем. Когда это произойдет, я надеюсь, что ты не захочешь вернуться в «Mère-Église». Я надеюсь, что ты захочешь вернуться в Нью-Йорк и жить с… — он замялся, — с семьей.

Глаза молодого человека изумленно округлились, и он не сумел ничего сказать в ответ.

— Со мной по-прежнему можно связаться напрямую или через Констанс, — вздохнул Пендергаст. — Если тебе что-нибудь понадобится, пожалуйста, напиши и дай мне знать.

Он подошел к Тристраму, поспешно поцеловал его в лоб, а затем развернулся, чтобы уйти.

— Отец? — окликнул его Тристрам.

Пендергаст оглянулся.

— Я знаю достаточно о малярии. Там, в Бразилии, многие Schwächlinge[110] умерли от нее. У тебя не малярия.

— То, что со мной происходит — это только мое дело, — ответил он резко.

— Разве то, что я твой сын, не делает это и моим делом?

Пендергаст помедлил.