— Вы на пути к счастью, друзья мои! — расплывается в оскале ставшее рыхлым лицо, дрожат стеклянистые стебельки с глазками.
«Улыбка Чеширского кота», — проносится в мозгу Андрея, прежде чем холод накрывает, становясь вездесущим…
Сорок дней беспросветного ожидания. Становится хуже.
Мы едим хлеб, вполне мясной суп и пьём крепкий чай — дозировано, мало. Нам не наваливают полные миски, как в первые дни. И мы невольники. На пятый день нашего заточения была предпринята попытка побега, и мы стали свидетелями расстрела. Лучи резали молодых людей, как желе. Самому младшему было четырнадцать. Женщины орали и бились в истерике, мужчины покорно молчали, когда с вышки беспощадно сыпали по живому…
Мать унесла меня тогда в комнату. Грязную, обычно переполненную, хотя сейчас и пустую — все снаружи — осознают свой окончательный статус заключённых концлагеря. Если не считать старухи в углу шамкающей челюстью, которая кажется, собралась помирать, кашляла всё громче и злее, порой заливая кровью пол подле себя. Господи, — говорила иногда мать, — Помоги нам, — когда слышала, как она задыхается.
Обычно люди теснились на полу, на матрасах из соломы, кому уже не доставались ватные. Новые прибывали по-прежнему, сбитые с толку, непонимающие, почему их отправляют сюда, а не в свои дома. Почему им внушают мысль, что они должны быть тут до распоряжения обкома партии, которое поступит неизвестно когда? Почему их дети не могут согреться у буржуек, получают урезанные пайки и страдают от вшей, поноса, недоедания? И близятся холода — в недостроенных зданиях по ночам изо рта валит пар, люди болеют, дров дают мало и они слишком сырые.
Мать укутала меня в солдатское, грубое одеяло. Я молчал уже несколько дней, мне снились кошмары. Тонущие корабли, падающие самолёты, облепленные слизью. И отец в них. Во снах. Странное существо, терзающее его снова и снова — гигантское, обрамлённое щупальцами. Он гибнет раз, за разом разрываемый на части, но возрождается, как феникс из пепла и гибнет вновь.
И я вижу светлые сны. Город, которого нет. Под синими небесами. С золотыми куполами. Высокими колокольнями, одетыми в гранит каналами и реками. Светлыми дворцами, залитыми солнечным светом, отражённым в сводчатых окнах. Я вижу статуи и памятники, улицы и площади. Лучезарных людей и их детей. Слышу уличные оркестры, гудки поездов и грохот трамваев. Ощущаю запах свежевыпеченного хлеба и светлые горизонты белых ночей. Я гуляю по этому городу. Я буду там всегда. Но меня там больше нет и этого города нет — тоже…
Мы ждём — уже без разговоров, без версий, без хулы на власти. Ждём и дожидаемся.
Нас выводят на улицу в липкий дождь, под неподвижное небо, напоминающее однотонный бетон. Всех сразу. И мужчин, и женщин и детей. Надзиратели в чёрном, — безмолвные люди в шлемах, без знаков различия, — указывают нам на огромный стальной фургон, стоящий в воротах. Нам объясняют, что надо просто пройти через него, и вы окажитесь на свободе. Вы поймете, когда будете на другой стороне, куда идти потом, и ничего не бойтесь. Я вижу трубу, которая подходит к фургону по воздуху, выворачивая из-за угла серого здания, она будто бы слегка дымится. Мы можем улыбаться. Наконец-то. Кто-то шепчет в толпе: Неужели? Мама тоже улыбается мне, и нам дают отмашку — мы можем двигаться.
Первый мужчина в шапке-ушанке заходит в железную дверь и… выходит с другой стороны. Он бодро шагает в своих резиновых сапогах и оборачивается в нашу сторону, лучезарно улыбаясь из-за колючей проволоки. Он непринужденно машет нам.
Столь же счастливой выходит и следующая партия. Каждый расходится в разные стороны. Они действительно знают, куда им идти. Мать просит разрешения войти вместе, когда близиться наша очередь. Ей отказывают простым кивком. Она вздыхает, наклоняется и заверяет меня, что разлука будет недолгой.
Разлука будет вечной.
Сияющее счастье на лицах всех. Неужели?..
Дверь плотно закрывается, каждый раз, впуская нового человека, и мы не видим, что происходит в ту секунду, пока он внутри. Но видим, что ничего плохого.
Приходит наша очередь.
Мама идёт первой, не задерживаясь и пары секунд внутри. Выходит с противоположной стороны фургона и не ждёт меня. Она шагает по грязным мосткам прочь. Её лицо озарено широкой улыбкой. И она забыла обо мне. Будто меня и не было…
— Мама?.. — прорывается сиплый голос.
— Сынок, иди же за ней!.. — бодро говорят мне.
И я иду…
ebooksa