– Сэм… – успокаивающе произносит он.
– Нет! – Отскакиваю от стула. – Не пытайся убедить меня, что так будет лучше. Лучше не будет!
Папа делает шаг в мою сторону, будто не верит в то, что я отталкиваю его. Я и сама не могу в это поверить.
– Ты же еще ребенок. Ты не знаешь о Салеме того, что известно мне.
– Я чего-то не знаю или, как ты считаешь, не выдержу? Это меня Вивиан повесила, а не тебя. – Голос мой дрожит. – Так что не надо мне рассказывать, какой я ребенок.
Отец отшатывается, словно я дала ему пощечину. Со слезами на глазах вылетаю из его кабинета. Мчусь вверх по лестнице, в самый конец коридора, к себе в комнату. Со всего размаху хлопаю дверью и останавливаюсь. У окна стоит Элайджа. Он смотрит на мое заплаканное лицо.
– Саманта! – На долю секунду выражение его лица смягчается. – Я вернусь позже.
– Стой. – Вытираю лицо рукавом. – Если есть что-то важное, говори.
– Кажется, не самое удачное время обсуждать то, что я выяснил, – хмурится он.
– О нет, уверяю тебя, момент идеальный, – упрямо заверяю я, хлюпая носом.
Бровь Элайджи вопросительно изгибается. Вижу, как он колеблется, ждет пару секунд и наконец вздыхает:
– Я узнал о Брюсе Исмее.
– Ого, круто, – говорю, отчаянно вытирая глаза.
– Саманта, ты уверена…
– Да, – выпаливаю, не давая ему закончить фразу.
Я сажусь на кровать, заваленную книгами и карточками по «Титанику».
– Читала, – я прочищаю горло, – что после крушения пресса разрывала Исмея на части за то, что он спасся с корабля, но это все.
Элайджа кивает:
– Его решение вызвало споры и гнев общества. Капитан Смит погиб вместе с кораблем, хотя этот рейс был для него последним плаванием перед выходом на пенсию. Томас Эндрюс, главный конструктор, тоже остался на судне. Позже выяснилось, что в планах чертежей Томаса Эндрюса предполагалось наличие дополнительных спасательных шлюпок, но владельцы убрали их «за ненадобностью». Из-за этого люди по-разному смотрели на решение Исмея сесть в шлюпку и спастись; многие не смогли простить эту трусость.
– Все считали, что он должен был пожертвовать собой?