— Я.
Вновь пауза и лицо седого крепыша искренне просветлело:
— Кто? Саня? Здоров, бродяга! Ты где?
— Где? Хмм… В добровольном заточении, — обыденно произнёс карманник.
— В заточении? Тебя, повязали? — выспрашивал крепыш.
— Я сам себя повязал, блин.
— Ты сдался? — не въезжал седой.
— Нет, дядя Вася, — усмехнулся ворик. — После, лады…. Скажи мне, как вы-то там?
Есть много вещей, ради которых стоит жить, несколько вещей, ради которых можно умереть, но нет ни одной вещи, ради которой можно убивать. Такова психология полиции, к сожалению, но всё же. Оборотни не в счёт. Дядя Вася в огорчении вздохнул:
— Мы плохо, Саня. Очень, мля… Менты конкретно озверели. Никаких свиданок и посылок, баланда через раз. Пришлось неслабо отвалить, чтоб телефон вернули, да карты ещё оставили. Типы, что тебя забрали, положили всю дежурную смену во главе с хозяином, а также сына Татьяны Павловны. Кто это такие, можешь просветить? Беспредельщики? И на хрена ты-то им нужен?
— Они помощники дьявола, — честно ответил Сидоркин. — Я вступил с ним в сделку и выполняю одно его поручение. Обещал хорошо забашлять!
— Ты поосторожнее будь, Саня, — ответствовал зэк, ничуть не удивившись. — Этот дьявол, видно, насмотрелся мексиканских боевиков. Чуть не по нему, пристрелит, знаю я таких отмороженных.
— Надеюсь, прорвусь, — тоже вздохнул Сидоркин, и вновь мазнул подозрительным взглядом по стенкам часовни. — Дьявол, думаю, челове… эм… в общем, слово держит. Жадный тока, торгуется больно.
— Если торгуется, может, и не кинет, — высказался бывший сокамерник. — А у нас в тюряге разгром по полной, Саня. Тебе щас попасться — могила. Следаки мыслят, что ты в теме.
— Ну, хренушки они меня достанут! — наигранная бравада карманника и прозвучала наигранно.
***
В тот миг, когда Сидоркин произнёс слово «достанут», проснулся Трифон. Он спустил ноги с лежака, сел, чиркнул спичкой, поднёс её к столу. Свечки не было. Спичка потухла.
— Хм…
Монах порылся в поисках новой свечки под тюфяком, служившим и матрасом, и подушкой, и кладовкой. Снова вспыхнула сера, слабый огонек воскового огарка осветил келью. Иеромонах недоумённо оглядел пустую постель соседа:
— Как же так… ни свечи, ни послушника, — пробормотал он, свешивая босые ноги с топчана. Инок поправил помятую во сне рясу, глубоко зевнул и вышел в коридор. Притворил за собой дверь кельи.