Закончив громким иканием, она плюхнулась на стул.
– Фиджан, хорошо, что ты вернулась домой! – Я похлопала ее по плечу. – Жаль, что мы больше не увидимся…
– Ты разве куда-то уходишь? – Она еле ворочала языком.
Я кивнула:
– Вечером отбывает мой поезд.
– Ничего, – махнула рукой пьяная девушка. – Возвращайся завтра. Почитаешь мне ту смешную книгу о бабочках.
И она положила голову на стол.
Я знала, что искушенной играми душе Фиджан новая любовь не причинит вреда. Ведь чтобы любить кого-то, этой девушке не требовался реальный человек – только образ, подходящий под фантастические грезы. Поэтому меня не пугал драматизм ее пламенных речей. Напротив, я была рада, что подруга перестала мучить себя воздержанием и затяжными молитвами и снова стала собой. За удовольствиями она отправилась в забытый богом храм, но его радости были для нее слишком просты.
«Прекрасная, продолжай и дальше расхаживать по синим от сумерек улицам Кейптауна, стучи каблуками, читай на ходу странные бессвязные книги. И, умоляю, не бросай курить терпкие вишневые сигареты, аромат которых открыл мне однажды двери твоего переполненного драгоценностями мира…» – вот что мне хотелось сказать Фиджан на прощанье.
Но когда я поцеловала ее в макушку, а затем прикрыла за собой дверь, она уже крепко спала, позабыв обо всем на свете.
Услышав о моем отъезде, Халия только лукаво улыбнулась и, кивнув, продолжила свою работу.
– Как я тебе завидую! – причитала Мале. – Вот бы и мне прокатиться на этом поезде.
Она вертелась вокруг меня, без остановки расспрашивая, куда я теперь поеду и чем буду заниматься.
– Не знаю, – туманно отвечала я. – Подумаю об этом немного позже.
Конечно, дочь владелицы каф-о-кана решила, что я не хочу делиться с ней секретами, и ушла по своим делам, обиженно поджав губы.
Ей было невдомек, как страшно мне покидать Кейптаун, снова жить в родном мире.
Все мои вещи легко поместились в старую холщовую сумку, которую Халия разрешила взять с собой.
– Вот, девочка, – она протянула мне маленький, туго перевязанный мешочек с зернами кофе и такой же – с чайными листьями, – на память о нас с дочерью.
Она также положила мне в дорогу пару сладких маисовых лепешек.
– А это в уплату за усердный труд.
ebooksa