— Ладно. Пусть так, — согласилась Олечка. — Только как-то колет. Словно свитер.
— Дело привычки. Быть чудовищем, знаешь ли, не так просто.
Розали надела на неё обратно кожу человека и прибавила:
— Теперь, если снимешь ее, все увидят, что ты самая обычная образина!
Они вышли из ванной. Увидев Олечку, Человек-рыбка пожал плечами. В конце концов, он только игрушка, и его мнение никого не интересует.
В Nevermore праздник уже начался.
— Я подожду вас дома, — сказала Розали, махнув рукой на прощанье.
Олечка махнула в ответ.
Чудища бродили по соседям, собирая сладости в корзинки и мешки.
Олечка поразилась, как много стало вокруг людей, однако вспомнила, что все они ненастоящие.
Обойдя несколько домов, Олечка и Человек-рыбка приблизились к особняку Мэра. Над главным входом красовался портрет самого Тыквы, в парадном мундире и при шпаге. И хотя мундир и шпага производили впечатление, сам Тыква бы всего лишь украшением на Хэллоуин, которых вокруг было полным-полно.
— Сладость или гадость, — крикнула Олечка Смурина, когда открылись двери мэрского особняка.
На пороге стояла Жирная Гусеница. Из ее маленьких глазок лились кровавые слезы.
— Просто ужас что такое! Ужас! — пролепетала Жирная Гусеница. — Вы должны это видеть!
— Мы? — удивилась Олечка.
Но Жирная Гусеница убежала внутрь дома. Ничего не оставалось, только следовать за ней.
В большой спальне, на большой кровати сидел сам Тыква. Он был в ночной рубахе и совершенно расстроенных чувствах. У стены рядком стояли слуги: козел, баран и майский жук, все в ливреях, густо расшитых золотом. Боясь, что и их съедят, бедняги не смели лишний раз пошевелиться.
— Добрый вечер, — поздоровалась Олечка, но на неё никто не обратил внимания. Тыква в особенности, ибо целиком был занят трапезой.
Тачка с вопящими от ужаса детьми стояла возле кровати. Мэр протягивал руку, брал очередного отпрыска и совал в свой зубастый рот. Ему было совершенно наплевать на крики и протесты.
Хрум! Хрум! Хрум!