Целиком изложить план прищучивания следователь не успел, потому что со стороны деревни донёсся топот. Земля задрожала и заколебалась. Если б дело было где-нибудь в Индии, было бы ясно, что это взбесившийся слон сорвался с привязи и ринулся в родные джунгли, всё круша на своём пути. Но в Копытином Логу так топотать мог только участковый. Издали было слышно его пыхтение и треск ломаных сучьев. Скоро и сам Бабай возник во тьме, огромный, как гора.
— Атас! — выдохнул он. — Данилка! Товарищ следователь! Ушли они!
— Чего ты гремишь, как бомбовоз? — шёпотом, но гневно возмутился Прухин. — Мы тут в засаде, забыл? Ты срываешь следственные действия.
— Да ушли они! — чуть не плакал Бабай.
— Кто ушёл? Толком говори, Игорь Кондратьевич, — потребовал Данила.
Бабай простонал:
— Толька-Нога ушёл и шайка его!
— Что?
— Виноват…Я по вашему заданию проводил наружное наблюдение: сидел в своей «Ниве» напротив Толькиной избы и рогожей закрывался. Может, в потёмках и закемарил на минутку. Открываю глаза, слушаю — не то что-то. Ведь сперва они все хором блатной шансон горланили, а тут Розенбаум один распинается, да ещё под гитару и дудку какую-то. Что за хрень? Вылез я, проверил: дома никого нету. Снялись, гады, с вещами, а на столе магнитофон наяривает. Я кассетку прокрутил — так и есть! Они, черти, сначала себя записали, вроде они поют спьяна, потом и Розенбаума подпустили. Кассетку врубили, а сами-то давно сбежали огородами. Вроде как издеваются они над нами…
Теперь стонать пришлось следователю Прухину.
Он набросился на Бабая:
— Ты ж наверняка сам их и спугнул! А может, и предупредил, что наблюдение установлено! Я, думаешь, не в курсе, что они всё лето к твоей веранде пристройку делали? С чего бы это? За твои красивые глаза?
— Обижаете, Дмитрий Александрович! Не такой я, — оправдывался Бабай. — Они за водку работали!
«В сравнении с которой кальвадос поросячья моча, — вспомнил Костя. — Бандиты, значит, сбежали. Только вот куда? Не хотелось бы опять с ними встретиться»
— Я выговор тебе, Загладин, выхлопочу, — грозил Бабаю следователь.
— За что?
— За развал дела! За срыв следственных мероприятий! За ротозейство и халатность!
— Какое ротозейство, Дмитрий Александрович, — заурчал вдруг Бабай совсем другим голосом, не плачущим, а бархатным. — Какая халатность, когда я главный вопрос разрешил!
— Какой это?
— А со следками тридцать шестого размера.