— Увы, спичек у меня нет, — честно ответил Костя.
— Тогда, может, выпьем? — предложил охранник.
«Чего он привязался? Спятил, что ли, со скуки у себя в будке?» — подумал Костя.
Ефимов сегодня в самом деле выглядел странновато. Он как будто ещё больше осунулся, подсох и глядел на Костю с такой ненасытной тоской, что тому стало не по себе.
— Выпьем, а? — канючил охранник.
— Я не пью, — сказал Костя с достоинством. — Обратитесь к Дудкину. Тот семьдесят лет не просыхает, кажется.
— А водички попить? — перешёл Влад на писклявый сиротский говорок. — Вынеси стаканчик воды, пить хочу — умираю. Жалко, что ли?
— Не жалко, но…
Костя не кончил фразы и отшатнулся: Владик нетерпеливо заскрипел длинными ногтями по стеклу. Он улыбался. Ни радости не было в этой улыбке, ни приязни. Пустые глаза смотрели куда-то в сторону, губы открыли ряд мелких зубов, и только клыки, как у волка, были длинные, крепкие, загнутые.
«Что это с ним? — изумился Костя. — И как только такие зубы у него во рту помещаются? Я столько раз с ним говорил и ничего не замечал. Выдвижные они, что ли? Или накладные, для Хеллоуина? Чертовщина какая-то!»
— Дай, дай попить водички! — всё настырнее требовал Владик, а клыки его становились всё длиннее. Они почти достигли подбородка. Редкие волосы на Владиковой макушке стали дыбом и серебрились в лунном свете. Пустые глаза налились властной силой.
Костя обмер. «Да это вампир! — сообразил он. — Нет, немыслимо — вампир в Ушуйском районе? Но эти зубы, эти жуткие ногти, этот покойничий взгляд… Я погиб!»
Спотыкаясь, он бросился на кухню, чтобы спрятаться в буфете. Вдруг он увидел на стене примелькавшийся декор — гирлянды лука и чеснока. Прошлогодний чеснок почти высох. Недавно Костя попробовал это украшение на зуб и нашёл несъедобным. Однако если Ефимов в самом деле вампир, а не снится… Надо попробовать!
Одну связку чеснока Костя надел на шею, другая рассыпалась. Пришлось взять в руки по крупной головке.
Костя вышел на веранду.
Владик ещё не ушёл. Он нетерпеливо извивался под окном и даже пару раз лизнул стекло жадным чёрным языком. Костя приблизился к нему, внутренне дрожа. Яркий свет луны слепил глаза. Облизав губы, Костя почувствовал горечь и удивился: «Что такое? Неужели и воздух отравлен? Или лунный свет на самом деле горький? Нет, нельзя сдаваться…»
Потрясая чесночными головками, как маракасами, Костя подошёл к стеклу почти вплотную.
— Уходи отсюда! Ступай в свою будку! — приказал он Владику подрагивающим, но громким голосом.
Охранник присмирел. Он ещё сверлил Костю своими пустыми глазами, ещё скалил клыки и даже пустил с губы длинную струйку, но уже не лез к стеклу. Потихоньку он стал отступать в тень, отброшенную старой яблоней. Вид у него сделался довольно жалкий.
— Иди к себе! — уже более уверенно потребовал Костя и погрозил Владику чесноком.