Переплёт

— Мы столько сил положили, чтобы не подпускать тебя к книгам. Это злое колдовство, сын. Но мистер Дар... твой

друг рассказал тебе обо всем, верно? Я должна была догадаться. Жаль, что мы сразу не поняли, что он за человек. — О чем ты, мама?

— Мы думали, что уберегли тебя. Мы были так осторожны... — Она прислонилась к дверному косяку и рассеянно накручивала на палец край передника. — Моя мать всегда говорила, что это дурное, противоестественное колдовство. Высасьшать из людей воспоминания, стыд, боль и горе... Вот почему переплетчики живут так долго, говорила она. Они высасывают из людей жизнь и кормятся этим. — Ее пустой взгляд скользил по платью, покрытому пятнами муки и сажи. — Но если ты вернешься таким, как был до этого... Словно что-то застряло у меня в горле.

— Мама, послушай, мы с Люцианом...

— Ступай, — оборвала она. — Просто уйди, Эмметт. Не позорь нас больше.

Я прошагал мимо нее и поднялся наверх. В висках пульсировала кровь; меня всего трясло. Я сел на кровать и прижал к груди свою старую рубашку. В горле набух болезненный комок. Склонив голову, я зарылся лицом в полотно. Что бы я только ни отдал сейчас, чтобы очутиться в объятиях Люциана, вдохнуть запах его кожи под дымкой лавандовой воды. Ткань в моих руках хрустнула.

В воротник была вшита записка. Казалось, прошла вечность, прежде чем я сумел расковырять шов кончиком ножа. Наконец я достал клочок бумаги и развернул его.

Встретимся на рассвете на перекрестке дороги на Каслфорд и тропы на болота.

Люблю тебя.

XIX

Случись мне в тот вечер с кем-то заговорить, я непременно выдал бы себя. Я весь пылал от предвкушения и раскраснелся, как пьяный. Мне повезло, что я пропустил ужин и выходить из комнаты не было надобности. Лежал, не смьпсая глаз, не в силах поверить своему счастью.

Через некоторое время я спустился выпить воды и столкнулся с Альтой на лестнице. Наши взгляды встретились. Через щель в двери ее комнаты на площадку второго этажа просачивался лунный свет, рисуя на верхних ступенях узор из черно-белых треугольников, но внизу, на лестнице, свет был мягким, рассеянным; он опутывал ее щеки и висок прозрачной паутиной. В этом свете трудно было определить ее возраст: она могла быть девушкой, женщиной, старухой. Но взгляд ее спокойных темных глаз не изменился.

— Эмметт? — позвала она.

Голос прозвучал так ласково, что внутри меня затеплилась отчаянная надежда. Что, если она простила меня? Что, если никогда не любила Люциана по-настоящему? — Да, Альта?

— Прости меня.

Вдалеке, а потом ближе ухнула сова; в углу двора раздался шорох. Я представил себя мышью и отчетливо увидел сову, безмолвно описьшающую круги над двором; она терпеливо высматривала, когда во мраке блеснет мой глаз и шевельнется хвост. Моя смерть наступила бы мгновенно; я бы и сам не заметил.

— И ты меня прости.

Я спустился на одну ступеньку, чтобы встать к ней поближе, но она поспешно отвернулась и пробормотала: — Мне нужно в уборную. Женские дела.

Альта выскользнула во двор. Я повернулся и проводил ее взглядом: сестра ступала по мощеному камнем двору, придерживая полы накидки, чтобы к ним не пристала солома.

Я мог бы окликнуть ее, но не стал. Вернулся к себе в комнату.