– Давай, может, наоборот? Я легче.
– Тебя раньше взяло тогда. Сзади находись.
Катя приняла обговоренное церемонией положение в кавалькаде, и они медленно двинулись к машине. Десять шагов.
– Сладкая?
– Уже шутишь, жиробас.
– Чувства нежные выражаю. В доступной мне форме, хвала всеблагому за маленькие приятные дары. Открываю, внимание.
– О, дошли. Опять заболтал, чертяка языкатый. А теперь чего внимание. Садимся, заводи, поехали.
– Да не плохеет на ровном месте двум сразу, Катюха. Вдруг газ, или ещё какая холера. Салон гляну, потом отчалим.
В салоне было тепло и накурено. Дима держал шестьдесят в крайнем правом и молчал. Дворники периодически размазывали по лобовому редкие капли. Казалось, что звучала негромкая и невеселая мелодия. Но магнитолы в автомобиле Дмитрия не было уже давно.
– Дима. Мысли есть по происходящему?
– Ну дискурс, там, мистика, исключение.
– Да давай уже.
– Да какое давай. Эмоции одни. - непроницаемый затылок выражал это меньше всего. А глаз в зеркале заднего вида не отражалось. - Не пустило что-то. Или кто-то. Для испуга подсунув самое поганое дерьмо, данное нам в воспоминаниях и ощущениях.
– А ты что вспомнил? Или ощутил?
– А оно тебе надо?
– Надо, Дим.
Дима замолчал. Катя решила уже, что он будет молчать и дальше, но он спросил:
– А зачем?
Теперь замолкла Катя.
– Ну как, Дим... Ну, в общем, оно вот всё происходит, да? И оно вот как бы из таких фрагментов. И каждый на своём месте. Вроде. И этот надо, чтобы тоже был.