Хрупнул и застонал лед под копытами одинокой лошади.
Хруп. Хруп… Хруп…
Я сойду с ума.
Кай заорал в голос и сел в кровати, схватившись за севшее от крика горло.
В маленькой комнате было жарко натоплено. Потрескивала свеча, сладко пахло воском и сургучной смолой.
Он так и лежал поверх одеяла, в одних штанах, прикрытый сползшей теперь овчиной. По рукам и плечам бегали мурашки. Кто-то стер с них сажу и известь. В воздухе витал слабый аромат уксуса.
Кай потряс головой и все вспомнил.
Ласточка, медленно водившая пером по запечатанному конверту, отложила его и обернулась.
Лицо ее осунулось, несколько прядей выбилось из всегда аккуратной прически. На подбородке — черная полоса.
— Тебе надо уехать, — произнесла она медленно, словно не веря собственным словам.
Кай обнял себя за плечи, снова потряс головой, не понимая.
— Что, вот так подняться — и в ночь? Ты меня гонишь?
Лекарка подошла, села рядом. Провела пальцем по каевой груди, словно не узнавая. Палец казался ледяным.
— Кай… — она замолчала, опустила голову.
Он отстранился, сквозь ватное оцепенение чувствуя жжение ярости.
— Я уеду, хорошо, — сипло сказал он, оттолкнул ее руки, поднялся.
Его одежда, чистая, аккуратно расправленная, лежала на сундуке.
Не смущаясь наготы, Кай стянул старые штаны, превратившиеся в грязную тряпку, швырнул их в угол.
— Я написала Фалю, — тусклым голосом сказала Ласточка. — В Тесору поедешь.
Кай, не слыша, стиснув зубы, одевался. Не сразу попал в рукава рубашки. В ушах звенело.