Перемены

Томас издал задыхающийся, болезненный звук. Потом он скривил гримасу, принуждая себя расслабиться и сдаться. Его тело понемногу сбросило боевое напряжение, он опустил обе руки ладонями вниз и поднял подбородок чуточку выше.

— Хорошо, — прохрипел он. — Хорошо. Все уже нормально.

— Покажи мне свои глаза, — требовательно сказал я.

Он сделал это. Они были оттенка бледно-бледно серого, с небольшими пятнами танцующего рефлексивного голода.

Я прохрипел.

— Мыш.

Мыш медленно сдал назад, понемногу ослабляя давление челюстей и аккуратно убирая зубы с горла Томаса. Он сделал пару шагов назад и сел, опустив голову в боевой стойке, которая сохраняла его собственное горло прикрытым, продолжая наблюдать за Томасом, не шевелясь и не издавая ни единого звука. Это выглядело странно и зловеще в исполнении такого большого пса.

— Не могу оставаться здесь, — прохрипел Томас. Раны от укуса на его шее выглядели воспаленными, опухшими. Их края были слегка почерневшими, словно зубы пса были раскалены. — Не хотел с ней так, — он закрыл глаза. — Я не хотел этого. Извини.

Я глянул на Молли, которая лежала в позе эмбриона и дрожала, все еще тяжело дыша.

— Уходи, — сказал я.

— Как будешь ты…

— Томас, — сказал я, и мой голос стал чуточку сильнее, горячий от гнева. — Ты мог причинить Молли боль. Ты мог даже убить её. Моя единственная защита здесь нянчит тебя, вместо того чтобы стоять на страже. Иди. Ты бесполезен мне в таком состоянии.

Мыш издал еще один предупреждающий рык.

— Я сожалею, — повторил Томас. — Я сожалею.

Он осторожно обошел вокруг Мыша и вышел, шаркая ногами по лестнице.

Пару мгновений я смотрел ему вслед. Мое тело покалывали тысячи булавок, словно оно заснуло и теперь чувствовало все последствия возвращения. Душевный огонь. Я должно быть слишком много выплеснул его из себя. Ужас и адреналин поддерживали меня какое-то время, но после этого я впал в предобморочное пассивное состояние.

Ужас за моего сводного брата и Молли вернул мне мой голос, мою волю, но это могло недолго продлиться. Больно просто сидеть. Больно дышать. Любое движение приносит боль, а не двигать всё равно больно.

Поэтому, полагаю, я мог хоть как-то двигаться.

Я попытался подняться, но моя левая нога со мной не согласилась, и мне повезло, что мой путь не завершился на полу. Хотя ничего не было сказано, Мыш поднялся и поспешил в мою комнату. Я услышал тяжелые звуки, когда он приподнял кровать, пытаясь протиснуть под нее свои массивные плечи. Спустя некоторое время, он появился, неся в зубах один из моих костылей, оставшихся после прошлых ранений.

— Кто у нас хороший песик? — простонал я.