Клиторпес была никудышной охотницей. Она пряталась под раковину всякий раз, когда к открытой задней двери подходил какой-нибудь зверь — пускай даже не крыса, а белка или соседский кот. Понятное дело, шестнадцать часов ежедневного сна высасывали из нее всю нервную энергию, и она просто вынуждена была прикидываться мертвой, когда ее территории грозила опасность. Она отлично умела делать только две вещи: лупить мотыльков, превращая их крылышки в пыльные лохмотья, до тех пор, пока они не испускали дух, и пристально смотреть в одну точку на стене, фута на три выше головы Эдварда. Что такого видят коты, гадал он, чего не видят люди?
Теперь, когда Сэм умер, а Джилл ушла, Клиторпес осталась единственным его собеседником. Эдвард купил ее, потому что и все остальные купили себе по коту. В тот месяц цены на котов подскочили до небес. Черт возьми, кошачьи приюты по всей стране в считаные дни распродали все, что у них было, и очень скоро самые шелудивые бродячие кошки переходили из рук в руки по немыслимым ценам. Это был самый странный покупательский ажиотаж из всех, что Эдвард когда-либо видел.
Он жил в Кэмдене долгие годы и подумывал о том, чтобы выбраться оттуда, еще до встречи с Джилл. Этот город из-за большого количества грабежей сравнивали с Москвой и Йоханнесбургом, а после восьми убийств на улицах он заработал новое прозвище — Убийственная Миля. В городе работало семьсот полицейских, а ведь он отчаянно нуждался в тысяче или даже больше. И странно было думать, что главная угроза жизни исходит не от грабителей, а от заведений быстрого питания.
Эдвард жил в квартире на Эверсхольт-стрит — одной из самых оригинальных улиц в округе. На отрезке протяженностью в несколько сотен ярдов располагались католическая церковь, спортивный центр, знаменитый рок-паб, муниципальные квартиры, зал для игры в бинго, исправительный центр для несовершеннолетних преступников, итальянское кафе, здание в викторианском стиле — мужское общежитие для мигрантов, ищущих работу, и новостройка с необычными, из зеленого стекла, квартирами-лофтами стоимостью в миллион фунтов. Эдвард жил на первом этаже муниципального дома. Как оказалось, это было неудачное место. Рядом протекал Регент-канал, и в него извергались почти все уличные водостоки. В конце концов городской совет поставил стальные решетки над люками, но было уже поздно.
Эдвард взглянул на фотографию Джилл, приклеенную к пробковой доске рядом с плитой. Когда-то глаза Джилл были цвета дикой сирени, волосы полны солнечного света, но сейчас фотография словно выцветала. Точно кто-то вознамерился убрать Джилл из этого мира. Эдвард тосковал по ней сильнее, чем по Сэму, — ведь сына не вернешь, а Джилл была здесь, жила с двумя братьями в Хэкни. Эдвард знал, что вряд ли когда-нибудь увидит ее снова. Время от времени, ни с того ни с сего, он вслух звал ее по имени и вспоминал, что в дни после смерти Сэма Джилл так похудела и побледнела, что казалось, будто жизнь вытекает из нее. Эдвард беспомощно смотрел, как у нее начинают выпирать ключицы и ребра, как одежда болтается на исхудавших руках. Светлые волосы Джилл, подстриженные чуть ниже ушей, падали ей на лицо, когда она бесконечно отдраивала и отчищала кухонные столы и шкафы. Она перестала говорить Эдварду, о чем думает, и сделалась почти такой же незаметной, как потеки воды на стенках у нее за спиной. Подняв палец, она призывала мужа к молчанию, когда в стенах, под шкафами или на стропилах раздавалось торопливое царапанье когтей.
Крысы. Самые страшные кошмары многих людей, но Эдварда больше не тревожили мысли о мерзких тварях. То, что случилось с его семьей, происходило с людьми по всему городу.
«Крысы, — думал Эдвард, наглухо заваривая заднюю дверь, — в живых ни одной не оставили кошки, у повара соус лакали из ложки, кусали младенцев за ручки и ножки…»
Он не мог вспомнить поэму Роберта Браунинга дальше. Все происходило не совсем так, ибо город Эдварда вряд ли был Гаммельном, но и Кэмдену Крысолов не помешал бы. Однако все, что у них было, — это растерявшийся мэр и дрожащие чиновники с их безнадежными попытками одолеть кризис.
Эдвард сдвинул защитные очки на макушку и осмотрел свою работу. Стальные пластины доходили только до середины двери, но это лучше, чем ничего. Теперь можно разобраться с прогрызенной внизу дырой. Не больше двух дюймов, но крыса размером с кошку умеет так распластаться, что с легкостью проскользнет внутрь. Эдвард вспомнил, как однажды вечером видел тысячи крыс, текущих по задним садам. Крысиная туча колыхалась, словно коричневый гобелен. Бывали вечера, когда Эдвард сидел в полутемной гостиной, поджав ноги и положив на колени крокетный молоток. Он прислушивался к тяжелым шагам крысиных стай по крыше, к топоту уродливых лап в кухне, под кроватями, под его стулом. Он видел, как жирная коричневая крыса с глазами, будто капли черной смолы, прошмыгнула между книгами на полке, заставив его жалко и запоздало дернуться.
Лучше всего было бы закрепить стальной брус поперек отверстия под дверью, но тот единственный, что у него остался, оказался слишком коротким. Эдвард подумал, не рискнуть ли сходить в магазин, хотя большая их часть на главной улице закрылась навсегда, а все скобяные лавки распродали свои запасы много недель назад. Трудно представить, как сильно может измениться миллионный город за каких-то четыре месяца. Очень многие уехали. Разумеется, подземка стала запретной зоной, и было опасно выходить на улицу по ночам. Крысы больше не боялись людей.
Он все еще думал, что же делать, когда зажжужал мобильник на верстаке.
— Это Эдвард? — спросил вежливый мужской голос.
— Да, кто это?
— Не думаю, что вы меня помните. Мы встречались один раз, на вечеринке. Я Дэймон, брат Джиллиан.
В трубке настороженно замолчали. Дэймон, ханжа, религиозный придурок, старший брат Джилл. А как зовут второго? Вроде Мэттью. Черт! Черт…
— Вы меня слушаете? — продолжал голос.
— Да, извините, просто вы меня немного удивили.
— Думаю, это вроде грома с ясного неба. Вы все еще живете в Кэмдене?
— Один из последних, кто покинет эпицентр. Здесь на улицах довольно тихо.
ebooksa