Год спустя Ведущий получил новую наводку, которая вывела их прямо на Специалиста. Он нашел пристанище в крошечной общине инуитов,[76] обменяв свои золотые часы на надежное укрытие. Но в конце года, когда он возобновил исследования и стал проводить опыты на местных девушках в надежде найти вторую Элис, жители деревни выдали его.
В то утро, когда власти обнаружили Специалиста, Элис резала тесто для розанчиков.[77] Девушка-кассир вбежала с криком: «Они его поймали!»
«Кого?» — спросила Элис, проводя пекарским ножом по тесту.
«Специалиста! Они поймали Специалиста!»
Элис опустила руки. Девушка включила телевизор. Элис вновь увидела заледенелую тундру. Собаки лаяли у иглу.[78] Снег был таким холодным, что воздух вокруг телевизора приобрел синеватый оттенок. Иглу окружили, но Специалист не хотел сдаваться. Его выкурили в конце концов. Элис смотрела, как полуголый Специалист бежит по снежному полю. В него выстрелили из полицейского автомата.[79] Он упал, как дикий олень, и заскользил по льду.
Элис пошла на пляж. Над пекарней горела вывеска. Стеклянные трубки светились неоном, замирая и оживая в прозрачном воздухе. Они звали ее, кричали: «Открыто». Элис вспомнила ярко-красные маки на стене медицинского кабинета и глаза Специалиста цвета морской воды. Она вспомнила мотель в пустыне, неподвижность утреннего воздуха, дрожащий кактус за окном и тот вечер — перед тем как он оставил ее, перед тем как ушел, — когда она держала в руках его холодные, безжизненные ладони. Элис вспомнила свою боль. Она ждала годами, пытаясь найти ответ и положить конец загадочной боли, опустошавшей ее изнутри.
Элис направилась к берегу. Она еще никогда не подходила так близко к океану. У воды она нагнулась и окунула пальцы в волну. Руки Элис покрывала кондитерская мука, они были белыми, как у призрака. Муку смыло с кожи. Она мерцала и переливалась, волны несли ее мимо Элис на песок. Элис погрузила в воду запястья, затем руки до локтей. Волны слизывали муку с ее кожи до тех пор, пока белое пятно не растворилось в воде.
Воздух вокруг Элис стал глухим и мягким, как подушка. И океан, который сотни тысяч лет шумел за дверью, опрокидывался через себя снова и снова, едва достигнув берега, — остановился. Пенистые гребешки волн замерли. Зеленые волны у ног Элис стали вязкими, затем — твердыми, как кристалл. Медленно все то, что было внутри Элис: яркий, холодный пышный свет, суровый ледяной ветер, — все это выскользнуло наружу, океан превратился в поле, поле превратилось в тундру, и она распахнулась, словно дверь, свободно висевшая на петлях.
Элис пригляделась и увидела за далеким снежным холмом что-то маленькое и сияющее, зовущее ее: «Элис, Элис! Я здесь!» Она пошла вперед, к белым ледникам, прочь от суеты магазинов возле набережной и мерцающего света неоновой вывески. Элис шла к маленькому пятнышку, которое, приближаясь, разделилось на белый медицинский халат и копну огненно-рыжих волос. Там, вдалеке, стоял четвертый человек. Он махал Элис рукой, звал ее, выкрикивал ее имя, и его громкий голос разносился над застывшими снежными полями.
Шелли Джексон
Вот — церковь
Это — мелодия для шоу, вот только само шоу для нее пока не написано.
В 1974 году Юнис Ваймон три дня провела в постели, засунув под подушку банку с гвоздичным молоком. Так посоветовал колдун.
В первый день Юнис держала банку с молоком под подушкой, словно оружие: коль скоро возникнет нужда, ей будет чем защититься.
Комната для гостей мала, в ней царят полумрак и прохлада, порождаемая мерным вращением вентилятора. Мебели совсем немного. На стене — длинное зеркало, чуть наклоненное к полу. На кровати Юнис нашла белую ночную рубашку огроменного размера. Конечно же, она привезла с собой пеньюар — парижское изделие из шелковых полос, скрепленных лентами, похожее на фантастического воздушного змея. Но ей было велено забыть атрибуты взрослой жизни — жизни певицы и звезды. Юнис сняла серьги в форме колец, они звякнули, упав на прикроватную тумбочку. Расстегнула заколку, и волосы свободно стекли на плечи. Юнис повертела заколку в руках, осмотрелась и, наконец, бросила ее в открытую дамскую сумочку. Волосы заплела в свободные косы, расстегнула застежку у ворота, и платье скользнуло на пол. Юнис ступила из мягкого круга ткани, подцепила платье ногой, встряхнула и перекинула через спинку кровати. Затем взяла его в руки и повесила в шкаф над туфлями.
Ночная рубашка оказалась тяжелой, из грубой ткани, а ворот неприятно задел уши, когда Юнис просовывала в него голову. Она коснулась зеркала, которое слегка повернулось на своей оси. Явилось видение: крошка Юнис в одежке старшей сестрицы Лусиллы. Какое-то время она не слишком дружелюбно разглядывала картинку, затем отогнала ее новым прикосновением.
Ножки и спинка кровати из мягкого дерева были прогрызены каким-то трудолюбивым жучком и казались вырезанными из хлеба. Мысли о насекомых отнюдь не навевали сон. Юнис осторожно присела на кровать, скользнула ногами под простыни. Длинная ночная рубашка осталась снаружи, пришлось зажать ее край пальцами ноги и потянуть вниз. Уложив рубашку, Юнис обнаружила, что теперь едва ли сможет пошевелиться. Она смотрела на вентилятор под потолком, на ленивое вращение ступицы в окружении мелькающих лопастей. Весьма глупо лежать в кровати среди бела дня, когда сна — ни в одном глазу.
Когда Юнис прилетела в Либерию, в аэропорту ее встретила подруга. Она взглянула на Юнис, прищурилась и сказала: