Лучшие страхи года ,

22
18
20
22
24
26
28
30

«Постой-ка, это же домишко ведьмы-пылетухи», — подумал я. Страх скрутил мне кишки. Ведь этой-то встречи я и боялся уже два дня, с тех пор как по старым-престарым деревьям родной лес узнал.

Дом был таким же точно, как мне помнилось: желтые стены из сверкающих крошек да жуткая кровля, скрепленная нашлепками белой глины. От одного вида слюнки потекли. Подсохшая глиняная корочка, как прожаренная вафля, хрустит. Кусаешь, пока не доберешься до песка внутри, сладкого-сладкого. И хоть до трясучки и боишься подавиться насмерть, ешь и ешь, а остановиться не можешь.

«Пылетуха, должно быть, сдохла, — подумал я с надеждой. — Вон сколько от Черной смерти-то померло!»

Но тут домишко затрясся. В оконной дырке мелькнуло лицо — и вот она на пороге, живехонька! То же крепкое тело да рожа поперек себя шире. Та же одежа: сколько лет прошло, а платье голубеет под пылью и грязью, да на переднике коричневое сквозь пыль просвечивает. И смотрится бабка такой же сильной. Как ни вырос я, все силы пришлось напрячь, чтоб не обделаться.

— Чтоб больше ни шагу! — В руках у нее красная шутиха, но пыльная такая, — если б я бабку не знал, то на смех бы поднял.

— Мадам, молю, — сказал Гриннан. — На нас ни волдыря, ни пятнышка, мы чистые-пречистые. Скромным странникам сгодится хоть стойло поросенка, хоть насест куренка, чтобы ночь скоротать.

— Только тронь мою скотину, и я сама тебя как трону! — был ответ на все его любезности. — Зажарю в горшке твою голову.

Я потянул Гриннана за рукав. Так это все стряслось нежданно: идешь себе, бредешь — и тут ведьма на пороге, голову отрезать грозит.

— У нас безделушки красивые на продажу имеются, — сказал Гриннан.

— Засунь свои цацки себе в пукалку, где их и взял!

— А еще у нас вести из дальних краев. Что, совсем не любопытно, что на свете белом делается?

— А почто бы я здесь жила-то наособицу, дубина?

Тут она в дом вошла, дверь с грохотом захлопнула и ставни задвинула.

— Смягчится еще, — сказал Гриннан. — Затронул я ее любопытство. Ничего не сможет поделать.

— Сомнительно мне.

— Смотри — и увидишь. Разожжем огонь, парень. Вот на этой прогалине.

— Она прилет и бросит в него свою шутиху. Ослепит нас, а потом…

— Заткнись и делай что сказано. Говорю тебе, она все равно уже что жена мне. Сердце ее в моей руке, как крольчонок.

Я был уверен, что он ошибается, но послушался, ибо огонь — это еда, а один вид ведьминого домишки пробудил во мне зверский голод. Пока я щепой огонь подкармливал, откопал рядом маленький камешек и грязь с него стал посасывать. Гриннан велел мне пахучую похлебку сварганить. Рыба соленая, да морской сельдерей, да шафран с куркумой.

Когда повалил густой запах, дверь ухнула-бухнула, и ведьма тут как тут. Ох, совсем как в снах моих: наскочит, недоброе затаив, а тебе и невдомек, что на уме у нее. Но на сей раз я был тут с Гриннаном, а не с моей Киртель. Гриннан большой и красивый, и цель у него своя. А я знаю, что нет в мире волшебства — только фокусы, которыми невинных да наивных дурят. Гриннан никому другому меня дурить не позволит: эту честь он себе оставил.