Мужчины стояли широким полукругом на льду в двадцати ярдах от нас. У каждого имелось какое-то импровизированное оружие — топор, мотыга. Отец Бенни Карпера и двое других парней держали дробовики и целились в толстую четвероногую тварь. Сначала мне показалось, что это черный аллигатор, но я знал, что аллигаторы такими крупными не бывают, и у них нет длинных и гибких хвостов с шипом на конце. Вдоль хребта твари шел ряд пластин — с тарелку каждая.
Вдруг поднялся ужасный шум: кто-то стал кричать, тварь зарычала, как не желающий заводиться двигатель, лед застонал, прогибаясь. На существо обрушились удары, но оружие с металлическим лязгом отскакивало от его толстой шкуры. Тварь размахивала хвостом вверх и вниз, пытаясь зацепить кого-нибудь из нападавших, и наконец задела ногу одного из мужчин. Она бросилась было к нему, но на льду ее лапы разъехались. Мистер Карпер разрядил дробовик в бок животному, и оно дернуло головой, скорее реагируя на звук, чем на боль от выстрела. И тут мы увидели его морду.
Она казалась пугающе человеческой, даже несмотря на то, что ее поверхность была черной и кожистой, а из удлиненной пасти торчали острые зубы. Глаза этой твари горели, словно тлеющие угли, и в них светился разум, может быть, даже коварство. Хуже того, она усмехалась — с откровенной злобой. Внезапно она посмотрела на нас и, готов поклясться, облизнула губы. У меня сердце ушло в пятки, и меня затошнило от ужаса.
Мистер Карпер выстрелил твари прямо в морду, но она лишь замотала головой, словно собака, вытряхивающая воду из ушей. Хвост взлетел над головой мистера Карпера, и тот бросился наземь. Наконечник хвоста резко опустился, но вместо того, чтобы раскроить ему череп, вонзился в лед между его ног.
Мы услышали звук, похожий на раскат грома, и по льду зазмеились трещины. Люди бросились к берегу, но не успели пробежать и пару ярдов, как лед с оглушительным треском раскололся, и все они с руганью рухнули в пруд. Тварь выплеснула струю воды, словно кит, и исчезла из виду.
— Ко мне, Уайти! — крикнул я и бросился вперед, едва заметив, что он так и не сдвинулся с места.
Я схватил торчащую из воды ветку и протянул ее к людям, которые кто вплавь, а кто и вброд пытались добраться до берега. Лед треснул подо мной, и я провалился по пояс. От обжигающего холода у меня перехватило дыхание, но мне удалось дотянуться до одного из мужчин, который ухватился за ветку, и наконец я выкарабкался из пруда.
— Чт-то ты т-тут д-делаешь? — заикаясь, спросил меня отец; он весь дрожал, и борода его заледенела. Он повернулся и взглянул на поверхность воды. Не было ни поднимающихся из глубины пузырей, ни какого-либо движения. — Вперед, — сказал он и ухватил меня за шиворот холодной и мокрой рукой.
Мы побрели к домам, и на краю леса нас всех встречали матери и жены.
— Идем с нами, Уайти, — заявил папа тоном, не допускающим возражений.
Уайти взглянул на хижину, в которой жил, и на высокую траву, в которой нашел оторванную ногу отца. Мой папа обнял его за плечи и привлек к себе.
Хотя его тело было холодным, как глыба льда, Уайти не отстранился.
Всю следующую неделю мы, дети, провели под домашним арестом. Ни школы, ни прогулок, ничего. Папа заявил, что останки мистера Макфарланда отыскать так и не удалось, но родители часто забывают, какими догадливыми и прозорливыми бывают их дети. Мы все видели черные клубы дыма над полем у леса и понимали, что жгли там вовсе не листву.
Как и во всех северных городках, в холодные и суровые зимние месяцы жизнь в Осуиго замирала. Все это время Уайти жил в разных семьях по очереди, но у нас — чаще всего, а потом, морозным февральским утром, к нам явился шериф графства вместе с каким-то жилистым незнакомцем. Этот человек назвался дядей Уайти и сказал, что увезет его в Уосо. Конечно, Уайти не хотел никуда уезжать, но времена были тяжелые, и становились все тяжелее, да и никто особенно не стремился лезть в чужие семейные дела.
Мой папа хмурился, но ничего не говорил. Уайти увозили в кузове полицейской машины, я махал ему вслед, а папа стоял рядом и обнимал меня за плечи. К сожалению, это был не последний раз, когда Уайти пришлось — ехать в полицейском фургоне.
В марте фабрика закрылась, и мы еще до первой оттепели переехали в Маркетт, штат Мичиган. Через несколько лет началась Вторая мировая, отца забрали на фронт, и он погиб в бою. Я так и не успел расспросить его, что же там было у пруда.
Впоследствии я написал письмо Уайти Макфарланду, чтобы узнать, что он помнит о том ноябрьском дне. Через полгода мне ответил его дядя, он коротко сообщил, что Уайти сейчас в исправительном заведении в Ринландере и переписка с ним запрещена. К письму был приложен мой запечатанный конверт.
Шли годы, жизнь была нелегкой, но мы с мамой справились. Я поступил в колледж, встретил хорошую девушку, у нас родился сын. Теперь у него уже свои дети. Мне повезло, и в моей жизни хорошего было гораздо больше, чем плохого. Все эти годы я старался не думать о том дне, но не думать не получалось. Мне казалось, что поблекшие со временем воспоминания затаились где-то в глубине моего разума и только и ждут возможности выбраться на поверхность.
И наконец эта возможность подвернулась.
Когда мне стукнуло восемьдесят, внучка подарила мне на день рождения энциклопедию фольклора штата Висконсин. Огромная была книга, и каждый вечер я усаживался с ней в свое любимое кресло под лампой и до глубокой ночи читал о снежном человеке, о населенном призраками доме ученых на территории Висконсинского университета и многом другом.
ebooksa